Бел-Нарб: Да, куда легче обмануть какого-нибудь лорда, покупающего шелк и украшения в городе, чем обмануть смерть в пустыне. О, пустыня, пустыня; как я люблю красивые города, и как я ненавижу пустыню.
Ауб: (указывая налево) Кто это?
Бел-Нарб: Где? На краю пустыни, там, где верблюды?
Ауб: Да, кто это?
Бел-Нарб: Он смотрит на тропу, которой идут караваны. Говорят, что Король приходит на край пустыни и часто смотрит в ту сторону. Он подолгу стоит там вечерами, устремив взор к Мекке.
Ауб: И с чего это Королю смотреть в сторону Мекки? Он же не может отправиться в Мекку. Он не может уйти в пустыню даже на день. Посыльные помчатся за ним, выкрикивая его имя, и вернут его в зал совета или в палату суда. Если они не сумеют найти его, их головы отрубят и вывесят на какой-нибудь высокой крыше; судьи укажут на них со словами: «Оттуда им лучше видно!»
Бел-Нарб: Нет, Король не может уйти в пустыню. Если бы Бог сделал МЕНЯ Королем, я вышел бы однажды на границу пустыни и отряс бы песок с моего тюрбана и с моей бороды, а затем я никогда больше не взглянул бы на пустыню. Жадная, выжженная солнцем древняя мать тысячи дьяволов! Она могла бы засыпать колодцы песком, задувать своим сирокко год за годом и столетие за столетием и никогда не удостоиться ни единого моего проклятия — если бы Бог сделал МЕНЯ Королем.
Ауб: Говорят, что ты похож на Короля.
Бел-Нарб: Да, я похож на него. Ведь его отец назвался когда-то погонщиком верблюдов и прошел через наши деревни. Я часто говорю самому себе: «Все в руках Божьих.
Если б я только мог сделаться Королем, а короля превратить в погонщика верблюдов, это было бы угодно Богу, ибо во всем воля его».
Ауб: Если бы ты сделал это, Бог сказал бы: «Взгляните на Бел-Нарба, которого я сделал погонщиком верблюдов и который забыл об этом». И затем он покинул бы тебя, Бел-Нарб.
Бел-Нарб: Кто знает, что сказал бы Бог?
Ауб: Кто знает? Его пути неисповедимы.
Бел-Нарб: Я не сделал бы этого, Ауб. Нет, не сделал бы. Я только говорю это самому себе, когда курю, или ночью в пустыне. Я говорю самому себе: «Бел-Нарб — Король в Таланне». И затем я говорю: «Гофмейстер, пришли сюда Скарми с бренди, с фонарями и с досками для игры в скабаш, и пусть весь город соберется перед дворцом, пусть все пьют, веселятся и восхваляют мое имя».
Паломники: (зовут) Бел-Нарб! Бел-Нарб! Собачий сын. Иди и отвяжи своих верблюдов. Давай, мы отправляемся в святую Мекку.
Бел-Нарб: Проклятие пустыни.
Ауб: Верблюды встают. Караван отправляется в Мекку. Прощай, прекрасный город.
(Голоса паломников снаружи: «Бел-Нарб! Бел-Нарб!»)
Бел-Нарб: Я иду, порождения греха.
(Бел-Нарб и Ауб уходят.)
(Король входит через большую, увенчанную короной дверь. Он садится на ступень.)
Король: Корону не нужно носить на голове. Скипетр не нужно носить в руках. Корону следует превратить в золотую цепь, а скипетр — вбить в землю так, чтобы Короля можно было приковать к нему за лодыжку. Тогда он ЗНАЛ БЫ, что он не сможет удалиться в прекрасную пустыню и никогда не сможет увидеть пальмы в оазисах. O Таланна, Таланна, как я ненавижу этот город с его узкими, узкими улочками, и этих пьяных вечер за вечером людей, играющих в скабаш в кошмарном игорном доме этого старого негодяя Скарми. O, если б я мог жениться на девушке из неблагородной семьи, поколения предков которой не знали этого города, и если б мы могли уехать отсюда по длинной тропе через пустыню, только мы вдвоем, пока мы не прибудем к шатрам Арабов. А корона какой-нибудь глупый и жадный человек заберет ее себе на горе. И всего этого не может случиться, ибо Король — это все же Король.
(В дверь входит гофмейстер.)
Гофмейстер: Ваше Величество!
Король: Ну что ж, мой лорд Гофмейстер, у Вас есть ЕЩЕ работа для меня?
Гофмейстер: Да, нужно очень много сделать.
Король: Я надеялся освободиться этим вечером, ибо верблюды поворачивают к Мекке, и я мог бы поглядеть, как караваны уходят в пустыню, куда я не могу отправиться сам.