Клифф. А что он сказал?
Джимми (возмущенный, что ему мешают злить Элисон). Кто — он?
Клифф. Мистер Пристли.
Джимми. То же, что всегда. Он похож на ее папашу, который из своей комфортабельной пустыни, не ведающей избирательных прав, вперял такой же умиротворенный взор во времена былого благоденствия. Какого черта ты испортил свои брюки?
Клифф. А в чем дело?
Джимми. Это что, те самые брюки, которые ты купил на прошлой неделе? Полюбуйся, что он сделал с новыми брюками.
Элисон. Клифф, ты неряха. На них страшно смотреть.
Джимми. Истратил массу денег на новые брюки — и валяешься в них, как дикарь. Что бы ты стал делать, если бы я не следил за тобой?
Клифф (ухмыляясь). Не представляю. (К Элисон.) Дорогая, что бы я стал делать?
Элисон. Ты бы лучше снял брюки.
Джимми. Вот-вот. Снимай, я тебя выпорю.
Элисон. Дай, я их выглажу, пока утюг горячий.
Клифф. Ладно. (Начинает снимать брюки.) Только сперва из карманов все выну. (Вынимает ключи, спички, носовой платок.)
Джимми. Будь добр, дай спички.
Клифф. Опять будешь дымить своей трубкой? Всю квартиру провонял. (К Элисон.) Согласись — ужасный запах.
Джимми отбирает у него спички и закуривает.
Элисон. Мне все равно. Я привыкла.
Джимми. Она к чему хочешь привыкнет. Если бы она умерла и очнулась в раю, то, наверное, уже через пять минут чувствовала бы себя как дома.
Клифф (передавая Элисон брюки). Спасибо, дорогая. Дай мне, пожалуйста, сигарету.
Джимми. Не давай ему.
Клифф. Я не могу больше выносить вонь от твоей трубки. Мне нужно закурить тоже.
Джимми. А мне кажется, доктор запретил тебе курить. Клифф. Заткнется он когда-нибудь или нет?
Джимми. Ладно, валяй. Вот где твоя язва! Добивайся приступа, если тебе так хочется. Я умываю руки. Все, умываю руки. Надоело заботиться о других. Себе дороже.
Элисон дает Клиффу сигарету. Они закуривают, и Элисон опять начинает гладить.
Никто ни о чем не думает, всем все равно. Нет ни веры, ни убеждений, ни малейшего душевного подъема. Так, очередной воскресный вечер.
Клифф, в трусах и свитере, снова садится в кресло.
Джимми. Хоть бы концерт какой-нибудь послушать. (Поднимает с полу радиопрограмму.) Слушай! (Толкает Клиффа ногой.) Поставь чаю.
Клифф ворчит в ответ, он снова погрузился в чтение.
Ага, вот. Воан-Уильямс[2]. Это уже почти удача. Сильное, простое, английское. Вообще-то среди людей моего толка горячих патриотов не найдешь. Кто-то сказал… как же это… «наша кухня из Парижа». Смешно! «Политика из Москвы, мораль из Порт-Саида». Что-то вроде этого. Кто же это сказал? (Пауза.) Впрочем, для тебя это имя все равно будет звук пустой. Очень неприятно сознавать, но я иногда хорошо понимаю, что должен был чувствовать ее папаша, вернувшись из Индии после долголетней отлучки. Ведь какая была у них там завидная жизнь! Домашнее печенье, крокет, светлые мысли, белые костюмы. Круглый год июль, чуть не сутки напролет солнце, изящные книжечки стихов, хрустящее белье, крахмальный аромат. Сплошная романтика! Липовая, конечно. Ведь когда-нибудь должен идти дождь. А все-таки мне этого жаль, даже фальшивого. Если нет своего мира, то неплохо пожалеть о чужом, пусть ушедшем. Видимо, я становлюсь сентиментальным. Но должен сказать, что в американский век довольно скучно жить, если ты сам не американец, разумеется. Возможно, наши дети сплошь станут американцами. Это мысль, а? (Толкает Клиффа, кричит.) Я говорю, это мысль!
Клифф. Серьезно?
Джимми. Что ты сидишь, как мешок? Я думал, ты согреешь чаю.
Клифф ворчит.
(Поворачивается к Элисон.) Что, твой Вебстер появится сегодня вечером?
Элисон. Может, заскочит. Ты знаешь, какой он.
Джимми. Надеюсь, не заскочит. Только Веботера мне сегодня не хватало.
Элисон. Мне помнится, ты сам говорил, что он единственный человек, с которым ты находишь общий язык.
2
Р. Воан Уильямс (1872–1968) — английский композитор, собиратель и исследователь музыкального фольклора.