Ганс. Да, да, вы же тут боитесь перехвалить друг друга. У вас тоже вроде артели. А скажи-ка, брат: вот в вашем монастыре или в каком еще, в вашей артели может слабый работник всех пересилить?
Вайнанд. Нет, думаю, так не бывает.
Ганс. …А может — поверь, я без задней мысли, просто интересуюсь, — может один плохой монах, настоящее чудовище, какой-нибудь поганец, если, конечно, ему дать волю, может он настолько загадить доброе имя своего ордена, что придется со временем — как это говорят? — ликвидировать орден? Ликвидировать, а? Ты человек образованный, знаешь латынь, греческий, древнееврейский…
Вайнанд. К сожалению, только латынь и совсем немного греческий.
Ганс (он завел об этом речь нарочно, чтобы чуть похвастаться.) Правда? Мартин знает латынь и греческий, а сейчас, говорят, по уши залез в древнееврейский.
Вайнанд. У Мартина светлая голова. Не у всех его способности.
Ганс. Ну, все равно, какое будет твое мнение?
Вайнанд. Мое мнение таково, что церковь сильнее своих верующих.
Ганс. Само собой, но разве не могут ее пошатнуть, скажем, несколько человек?
Вайнанд. Многие пытались, но церковь стоит. И потом, у человека слабый голос, а мир велик. Церковь же обнимает весь мир и всюду слышна.
Ганс. Ладно, а что ты скажешь об Эразме?
Вайнанд (держится спокойно и вежливо, поскольку уверен, что Ганс ровным счетом ничего не знает об Эразме). Что?
Ганс. Об Эразме. (Старается удержать инициативу.) Вот о нем ты что думаешь?
Вайнанд. Эразм, бесспорно, большой ученый, его уважают повсюду в Европе.
Ганс (раздраженный, что его берутся поучать.) Я знаю, знаю, кто он есть, без твоей помощи знаю. Ты на вопрос отвечай: что ты о нем думаешь?
Вайнанд. Что думаю?
Ганс. Ну, с вами говорить, что воду решетом мерить. Критикует он церковь, правду люди говорят?
Вайнанд. Он ученый, и по-настоящему его критику могут разобрать только ученые.
Лука. Не вступайте вы с ним в спор. Он обо всем готов спорить, особенно когда ничего не смыслит в деле.
Ганс. Я знаю, что говорю, я спросил простую вещь…
Лука. В такой день мог бы обойтись без вопросов. Ты только подумай, Ганс…
Ганс. А я что делаю? Распустил слюни, как баба.
Лука. Такое бывает однажды. Как свадьба.
Ганс. Или похороны. Кстати, где наш покойник? Где брат Мартин?
Вайнанд. Должно быть, у себя в келье.
Ганс. Что же он там делает?
Вайнанд. Ничего, просто немного взволнован.
Ганс (оживившись). Вон как! Взволнован! Чем это он, интересно, взволнован?
Вайнанд. Первая литургия может глубоко потрясти впечатлительную натуру.
Ганс. Это хлеб-то и вино?
Вайнанд. Да, и еще многое другое.
Лука. Воистину! Как тут за всем уследить — не представляю.
Ганс. А мне показалось, он не вполне совладал. Он хоть знает, что мы еще здесь? Ему сказали, что его все ждут?
Вайнанд. Он придет, скоро придет. Отведайте еще нашего вина. Он хотел немного побыть один.
Ганс. Так сколько уже времени прошло!
Лука. А может, мальчик немного волнуется, что увидит тебя?
Ганс. Чего ему волноваться?
Лука. Все-таки три года не виделись…
Ганс. Я-то его уже видел. Это он меня не видел.
Входит Мартин.
Лука. Вот и он. А мы забеспокоились, что с тобой. Иди сюда, садись. Мы тут с твоим батюшкой опустошаем монастырские погреба. Не привык я, знаешь ли, спозаранок.
Ганс. За других не говори, пугало огородное! Мы еще и не начинали, верно?
Лука. Как ты себя чувствуешь, сынок? Очень ты бледный.
Ганс. Краше в гроб кладут. «Брат Мартин». Тебе бы братом Лазарем называться!
Смеется, и вместе с ним шутке улыбается Мартин. Оба держатся настороженно, стараются нащупать безопасную почву.
Мартин. Нет, мне хорошо. Спасибо, Лука.
Ганс. Тошнило, что ли?
Мартин. Сейчас лучше. Спасибо, отец.
Ганс (безжалостно). Живот расстроил, не иначе. Постился, видать, много. (Скрывая участие.) На живую смерть похож.
Лука. Выпей немного вина. Бели немного, наверное, можно? Тебе станет легче.