Мартин. Было.
Вайнанд. С молодыми священниками это часто случается на первой литургии.
Ганс. Будто начисто забыл, что сегодня — рождество или простая среда. Нам почудилось, что всю вашу работу заклинило. Ждем, а ничего не дождемся. Где это было-то, Мартин?
Мартин. Не помню.
Ганс. Не помнишь, где застрял?
Мартин (скороговоркой). «Прими, святый отче, вечный и всемогущий господи боже наш, незапятнанную эту гостию, которую я, твой недостойный раб, предлагаю тебе моих ради неисчислимых грехов и ради всех присутствующих здесь и всех верующих христиан, живых и мертвых, дабы способствовать им обрести спасение и жизнь вечную». Я ушел в монастырь, чтобы открыто говорить с богом, без помех, от своего имени, а когда дошло до дела — все слова растерял. Со мной всегда так.
Лука. Ничего, Мартин, с кем не бывает?..
Мартин. Спасибо брату Вайнанду. Отец, почему тебе так не нравится, что я здесь?
Прямой вопрос раздражает Ганса.
Ганс. Не нравится? Что ты мелешь? Ничего подобного.
Мартин. Если можно, скажи прямо, отец. Так лучше.
Ганс. Ты не знаешь, что говоришь, брат Мартин, сам не знаешь, что говоришь. Слишком трезвый, вот в чем беда.
Мартин. Только не говори, что я мог стать адвокатом.
Ганс. А что ж, и мог. Мог устроиться даже лучше. Бургомистром мог стать, судьей, канцлером — да хоть кем! Э, что там! Не хочу и говорить об этом. Что тебе приспичило спрашивать? Все равно перед чужими людьми я не стану говорить.
Мартин. Противно тебя слушать.
Ганс. Да что ты? Ну, спасибо, брат Мартин. Уважил, что правду сказал.
Мартин. При чем здесь правда? Это совсем не то. Ты много пьешь, а я…
Ганс. Много пью! Эту монастырскую мочу я готов пить до конца света, когда Гавриил протрубит, а его трубу мы сразу после дождичка в четверг услышим, так что много я и не выпью. (Пауза. Пьет.) В причастии у вас это вино? Это? Скажите прямо: это вино? (Мартину.) Выпей-ка.
Мартин берет стакан, пьет.
Знаешь пословицу?
Мартин. Нет, а какую?
Ганс. Сейчас скажу: ты есть хлеб, ты есть вино — вместе будем троица.
Пауза.
Мартин. Не обижайтесь на отца. Он очень набожный человек, правда.
Несколько братьев встают из-за стола.
Мартин (Луке). Брат Вайнанд покажет вам монастырь, если, конечно, вы кончили.
Лука. О, я с удовольствием. Конечно, кончил, спасибо. Пойдемте, брат Вайнанд. Я зайду за тобой, Ганс. Ты ведь здесь останешься?
Ганс. Как хочешь.
Лука (Мартину). Ты уже выглядишь лучше, сынок. До свидания, мой мальчик. Я еде увижу тебя перед отъездом?
Мартин. Конечно.
Все уходят. Остаются Мартин и Ганс. Пауза.
Ганс. Мартин, я не хотел тебя подводить.
Мартин. Я сам виноват.
Ганс. И еще перед людьми.
Мартин. Не надо было тебя спрашивать. Мы столько не виделись, я просто растерялся от неожиданности. Я ведь целыми днями молчу — только служба, да еще пение люблю, это ты знаешь, а отвести душу, кроме духовника, не с кем. Я почти забыл свой голос.
Ганс. Скажи, сын, почему ты напутал в литургии?
Мартин. Ты огорчен?
Ганс. Просто хочу знать. Мартин, я человек простой, наукам не обучен, но какая-никакая голова есть на плечах. А ты человек ученый, латынь знаешь, греческий, древнееврейский. В тебе сызмала развивали память. Такие люди просто так слов не забывают.
Мартин. Не знаю, что на меня нашло. Я поднял глаза на святые дары и словно впервые услышал, какие произношу слова, и они (пауза) перевернули мне всю жизнь.
Ганс. Не знаю, не знаю. Может, отец с матерью не правы, а прав один бог. Наверно, так. Видно, тебе на роду было написано стать монахом. Вот и весь ответ, пожалуй.
Мартин. Но ты сам так не думаешь, да?
Ганс. Да, не думаю.
Мартин. Тогда объясни мне.
Ганс. Пожалуйста, коли есть охота слушать. Я думаю, что такая жизнь хуже смертоубийства.
Мартин (сразу занимая оборонительную позицию). Я духовное лицо. Я никого не убиваю, только себя.