Мартину нехорошо, ему стоит огромных сил не выдать свою боль.
Ты не понимаешь, чем все может кончиться? Людей можно навсегда оттолкнуть и предоставить самим себе, бросить без помощи, без поддержки.
Мартин. Простите, ваше высокопреосвященство, я устал с дороги и боюсь, что силы оставляют меня…
Каетан. Они будут беспомощны и беззащитны, потеряв свою матерь-церковь, камень Петров — пусть даже все это далеко не безупречно. Разреши им грешить, мой сын, и получать свои крошечные индульгенции. Велика важность! Зато спокойно…
Мартин (почти в истерике). Спокойно! Мне… меня это не волнует!
Каетан. Мы живем в кромешной тьме, и она все сгущается. Как же людям найти бога, если они предоставлены самим себе и каждый заброшен и знает только о себе?
Мартин. Пусть ищут.
Каетан. Прошу, очень тебя прошу, сын мой: отрекись.
Пауза.
Мартин. Не могу, святой отец.
Пауза.
Каетан. У тебя нездоровый вид. Ступай отдохни. (Пауза.) Само собой разумеется, ты будешь удален из ордена. Мартин. Я…
Каетан. Да?
Мартин. Ваша власть, ваше высокопреосвященство. Вы представите мое дело на суд папы?
Каетан. Всенепременно. Пришли ко мне Тецеля.
Мартин простирается ниц, затем поднимается на колени.
(Он раздражен, но умело скрывает это.) Послушай. Настанет время, когда человека не оставят в покое даже после его слов: «Я знаю латынь, я христианин». Между людьми встанут преграды, самые разные преграды. Конца им не будет видно.
Мартин встает и уходит. Возвращается Тецель.
Тецель. Отрекся?
Каетан. Нет, конечно. Этот человек ненавидит самого себя. Если он взойдет на костер, Тецель, тебе предстоит удовольствие начертать: лишь других он умел любить.
Охотничий домик в Мальяне, Северная Италия. 1519 год, Висит герб дома Медичи — бронзовые шары. На сцене молодой управляющий папского двора Карл фон Мильтиц. Издали доносятся крики, возбужденные возгласы. Входит папа Лев X, с ним егерь, собаки и доминиканцы. На папе богатый охотничий костюм, высокие сапоги. В каждом его движении беззаботность, культура и ум. Он до крайности подвижен и прежде всех умеет схватить суть происходящих событий. Слушая Мильтица, он рассеянно играет с птицей, стреляет в мишень из арбалета или просто ерзает в кресле. Мильтиц опускается на колени поцеловать туфлю.
Лев. Сегодня обойдемся так — на мне сапоги. Ну, давайте ваше дело. Жаль упускать хорошую погоду. (Усаживается в кресло и тотчас предается своим развлечениям.)
Мильтиц (расправляет письмо, читает). «Блаженнейшему отцу Льву Десятому, высочайшему первосвященнику, августинский монах Мартин Лютер желает вечного спасения. Мне говорят, что вокруг меня растут злобные слухи и что мое имя в немилости у вашего святейшества. Меня называют еретиком, отступником, изменником и множеством столь же оскорбительных званий. Я не понимаю, откуда такая вражда, и это меня тревожит. Но от отчаяния всегда спасает чистая, спокойная совесть, она и теперь поддерживает меня. Удостой выслушать меня, святой отец, — ведь я перед тобой как дитя».
Лев X рассеянно хмыкает.
«Уже давно в погребках недовольно ропщут на жадность священников, порицают власть ключей. Бурлит вся Германия. Наслушавшись подобных разговоров, я стал особенно радеть о славе Христа и не одному, а нескольким князьям церкви высказал предостережение. Они же смеялись мне в лицо или оставляли мои слова без внимания. Слишком велик страх перед твоим именем. Тогда я выступил с тезисами, прибив их к дверям дворцовой церкви у нас в Виттенберге. И весь мир, святой отец, запылал как на пожаре. Научи, что мне теперь делать? Отречься я не могу, но со всех сторон меня обступает ненависть и, кроме тебя, защиты искать негде. Очень я маленький человек, чтобы предлагать миру столь великов дело».
Лев X щелкает пальцами, и Мильтиц показывает ему в письме только что прочитанное место. Затем продолжает.
«И вот, дабы утихомирить своих врагов, а друзей утешить, я обращаюсь к тебе, наисвятейший отец, и в безопасной сени твоих крыл высказываюсь со всей откровенностью. Ибо я преклоняюсь перед властью ключей. Если бы мои дела были предосудительны, то светлейший государь Фридрих, герцог и курфюрст Саксонский, взысканный твоей апостольской благосклонностью, не стал бы держать меня в своем университете в Виттенберге. Он бы не потерпел рядом столь опасное чудовище, каким меня выставляют мои враги. И потому, наисветлейший отец, я припадаю к стопам вашего святейшества и предаюсь твоей воле таким, каков я есть. Рассуди, прав я или заблуждаюсь. Возьми мою жизнь или верни ее мне, как тебе будет угодно. Я послушаюсь твоего голоса, как голоса самого Иисуса Христа. Если я заслуживаю смерти, я не откажусь принять смерть. Земля — господне творение, и все на ней от бога. Да хвалят имя его вечно, и да пребудет на тебе всегда его милость. Писал в день святой Троицы 1518 года Мартин Лютер, августинский монах».