Сурвит. Поскольку этот джентльмен ни за тех, ни за других, мир отстаивают двое против одного.
Медли. А если ни те, ни другие не окажутся в большинстве? Вдруг я нашел способ примирить обе партии? Впрочем, продолжайте!
1-й патриот. Может ли тот, кому дорога Корсика, желать войны при теперешних обстоятельствах? Все мы жалкие бедняки! Разве это не так, спрашиваю я вас?
Все. Да, да!
3-й патриот. Что верно то верно! Этого никто не станет отрицать.
Квидам. Я отрицаю, сэр.
Не волнуйтесь, джентльмены, сядьте, прошу вас. Я пришел попросту выпить с вами стаканчик. Можно ли назвать Корсику бедной, когда есть на ней вот это? (Кладет на стол кошелек.) Не пугайтесь, джентльмены, это честное золото, уверяю вас. Вы все считаете себя жалкими бедняками, а я не согласен с вами, потому что все это — ваше. (Высыпает золото на стол.) Поделите поровну.
1-й патриот. А что мы должны за это делать?
Квидам. Говорить, что вы богаты, вот и все.
Все. И только! (Хватают деньги.)
Квидам. Ну, сэр, каково теперь ваше мнение? Скажите откровенно!
1-й патриот. Что же, скажу. Можно ошибаться по неведению. Но тот, кто сознательно говорит неправду, — мерзавец. Признаюсь, сэр, я считал нас бедняками, но вы убедили меня в обратном.
Все. Мы все убедились!
Квидам. Значит, вы честные ребята. Пью за ваше здоровье! И раз бутыль опустела, к черту печаль, отбросьте заботы! А ну-ка, попляшем! Я буду вам подыгрывать на скрипке.
Все. Идет!
1-й патриот. Начинайте, пожалуйста. Мы готовы повторять каждое ваше движение.
Медли. Вы, быть может, не поняли, что я хочу сказать при помощи этого танца?
Сурвит. Что же?
Медли. У моих патриотов дырявые карманы, сэр. Скрипачу Квидаму это известно, и он их нарочно заставляет плясать, пока деньги не высыплются; тогда он подбирает их. Вот и получается, что Квидам не теряет и полушки от своих щедрот. Напротив, он даже попивает винцо задаром, а бедный народ — увы! — расплачивается по счету из своего кармана. Эта пантомима, сэр, кажется мне чрезвычайно удачной. Она тонко пародирует плутов, которых великий Лан[166] показывал в своих дивертисментах. И так кончается моя пьеса, мой фарс или как вам угодно будет ее назвать. Могу ли я надеяться на одобрение вашей светлости?
Даппер. Очень мило, очень, очень мило!
Медли. В таком случае, милорд, позвольте мне рассчитывать на вашу поддержку, ибо в Лондоне вещи не всегда оцениваются по достоинству. Если вы введете меня в моду, милорд, я вечно буду вам обязан. А вы, мистер Сурвит, надеюсь, поможете мне завоевать расположение критики, избавив от ученых статей, где доказывается, что трехактный фарс и построенная по всем правилам пьеса в пяти действиях не одно и тоже. Наконец, я обращаюсь к вам, незнакомые джентльмены, почтившие мою репетицию своим присутствием, и к вам, сударыни, независимо от того, поклонницы ли вы Шекспира, или Бомонта и Флетчера[167]. Я надеюсь, что вы будете судить о моей репетиции не слишком строго.
Пускай из ваших уст узнает вся столица, Что остроумия чужого ни крупицы Во всем, что вы смотрели, не таится.
1757
ПАМФЛЕТЫ
Современный словарь[168]
— Nanum cujusdam Atlanta vocamus:
AEthiopem Cygnum: parvatn extortamque puellam,
Europen. Canibus pi gris Scabieque vetusta
Loevibus, et sicoe lambentibus ora lucernoe
Namen erit Pardus, Tigris, Leo; si quid adhuc est
Quod fremat in Terris violentius.[169]
Jav., Sat., VIII
В каждом языке, говорил Локк, нетрудно обнаружить ряд слов, которые ни в первоначальном своем смысле, ни в общепринятом не выражают какой-нибудь определенной и ясной идеи[170]. В качестве примера Локк приводит слова: «мудрость», «слава», «обходительность». «Они на устах у каждого, — говорит он, — но из великого множества людей, употребляющих эти слова, любой станет в тупик и не найдется, что ответить, если его попросят растолковать их значение; это ясно доказывает, что, хотя затверженные звуки привычно слетают с уст говорящего, он сам не представляет себе, какой смысл в них вкладывает».
Помимо названных великим философом причин неверного употребления слов, существует еще одна, им упущенная, которая, однако, немало усугубила это огромное зло. Заключается она в том, что богословы и моралисты присвоили себе право совершать насилие над некоторыми словами, дабы подчинить их своим собственным измышлениям, и употребляют их в смысле, прямо противоположном тому, который закрепил за ними обычай — этот, согласно Горацию, верховный властелин и законодатель всех видов речи[171].
166
Великий Лан. — Под этим именем Фильдинг неоднократно выводил в своих произведениях Джона Рича (1692-1761), руководителя театра Ковент-Гарден, постановщика пантомим и известного исполнителя пантомимных ролей арлекина.
167
Бомонт Френсис (1584-1616) и Флетчер Джон (1579-1625) — известные английские драматурги, современники Шекспира; многие пьесы написаны ими совместно.
168
Настоящий памфлет составлял первую часть 4-го номера «Ковент-гарденского журнала» (14 января 1752 г.). Заглавие у Фильдинга помещено непосредственно перед словарем, а вступительная часть оставлена без заглавия.
169
/Ювенал Децим Юний (ок. 60 — ок. 140 гг. н. э.) — римский поэт-сатирик./
170
...не выражает ясной идеи. — Приведенное высказывание заимствовано из главного произведения философа Локка (1632-1704) «Опыт о человеческом разуме».
171
...законодатель всех видов речи. — Приведенное высказывание заимствовано из «Искусства поэзии» Горация (I, 71).