Она умная женщина.
Все изменилось, когда у Сержа появились увлечения.
Увлечения — слишком уж сильно сказано. Да ладно.
Надин, старея, превратилась в тяжелый танк. А когда женщина становится тяжелым танком, мужчина начинает чаще поглядывать по сторонам.
Я вам рассказываю о Серже, господин Парски, поскольку Серж — один из ваших персонажей.
Он вас не любил, но разве б ваши персонажи, прочтя вас, полюбили?
Представьте что Сраттмер читает «Человек случая».
Наверное, он бы потерял терпение на второй странице.
Как и Страттмер, Серж мучился бессоницей.
Однажды ночью он не мог заснуть, ворочался-ворочался в постели, и чтобы успокоиться стал думать об Аушвице.
Представил себе неудобные подстилки, запах параши, тесноту, ты-то вот здесь, говорил он себе, в мягкой постели, в чистых простынях, и нет вонючих ног соседа перед носом, и не надо вставать выносить поганое ведро — так спи же!
Спи, мой славный Серж!
И уже засыпая он вдруг сказал себе, как так! Мысли, которые должны меня преследовать и не давать мне спать — я применяю их вместо снотворного!
Что же, ужас, в котором я не принимаю участие, стал для меня успокаивающей мыслью?!
Он решил описать этот конфуз. Поднялся, чтоб найти бумагу.
Не смог ее найти.
Я разбудил Надин, сказал он мне, а ей же, отдадим ей справедливость, не надо думать об Аушвице, чтобы заснуть, и я сказал, да как же это можно, как можно, я сказал, сказал мне Серж, и ты ведь видишь, что я не волнуюсь, я говорю об этом не волнуясь, да как же можно чтобы во всем доме не было бумаги?
Да как же можно спать? И крепко спать!
Вы Марта — мы всегда были на вы, Серж на семнадцать лет старше меня, так что мы с ним всегда были на вы — вы Марта спите плохо, да, я знаю, и это есть краеугольный камень нашей дружбы. А Надин спит. Это как мания. Все спит.
А раньше с этой женщиной можно было общаться ночью.
Когда-нибудь я сочиню теорию о спящих людях.
В тот день мы обедали вместе — в ипохондрии Серж вас превосходил — и я сказала ему вы хорошо выглядите. Как так хорошо выгляжу! Да я не сомкнул глаз всю ночь и хорошо выгляжу?! Может быть дело в пигментации?!
И вышел в туалет проинспектировать свой цвет лица.
Перед смертью он мне сказал, я хочу чтобы на моих похоронах не было произнесено ни единого слова.
Будьте любезны, будьте там и проконтролируйте.
Что же до музыки, мне бы хотелось Шумана, но не хотелось бы быть излишне романтичным.
Так если честно, господин Парски, что, Серж — не один из ваших персонажей?
Боюсь я, господин Парски, что Сержа мне ужасно не хватает.
Мужчина. Подумать только, я не знал Дебюсси столько лет!
За тридцать лет ни одной вещи Дебюсси.
Позавчера я более-менее разобрался с «Лунным светом».
Если учитель предложил «Затонувший собор», то был, наверное, под впечатлением моей игры.
Правильно, что снова сел за рояль.
Имело место созревание… Внутренний всплеск…
Как только Натали могла сказать, что Юрий музицирует лучше меня?
Вот дефект слуха!
Да, конечно, я не берусь за те же вещи, что господин Юрий Коглофф. Я не берусь за Скрябина, не играю «Веселый остров».
Я слишком люблю музыку.
А он играет даже «Скарбо».
И все фальшиво, все не в такт, и половину нот съедает.
Как старый еврей, беженец, играющий в кабаках.
Собственную мою дочь обвели вокруг пальца.
Она говорит что я не умею пользоваться педалью.
Она права.
Я кстати пользуюсь ей все меньше и меньше.
Мало пассажей, где требуется педаль.
Даже у Шуберта. У Шуберта прекрасно — я обхожусь в этом «Экспромте», так сказать, без педалирования.
Играю его очень чисто. Да, с педалью, конечно, идеально, если умеешь пользоваться. Но и без педали совсем неплохо, даже хорошо.
Юрий умеет пользоваться педалью.
Японка счастлива, когда Юрий садится к роялю.
Юрий играет для кого попало.
Ни капли целомудрия.
Чем больше он растягивает, тем милее японке.
Я ведь действительно могу приняться за «Затонувший собор».
Успехами я обязан двум обстоятельствам.
Во-первых я читаю лучше с каждым днем. Благодаря Баху я привык к разнообразию, скорости, опережению в левой руке.
А во-вторых мне удается себя слышать.
Легко слышать других. А вот самого себя слышать — в этом и есть самая большая трудность.
Надо сказать учителю, чтоб проработал со мной несколько «Лесных сцен».
Всегда чувствовал Шумана. Теперь созрел.