Выбрать главу

«Вещая птица», вот что надо мне сыграть.

Вот следующий мой кусок.

Был бы художником, нарисовал бы это женское лицо.

Лицо волнующее. Холодность… нет — безразличие волнующее.

Женщина, отдающаяся фантазиям.

Женщина. Когда Серж перед смертью мне сказал, что хотел бы, чтобы на его похоронах играли Шумана, но что он боится показаться слишком романтичным, я рассмеялась.

Я рассмеялась естественно. Однако он мне сказал, как же вы можете смеяться? Вы разве сами не помните, когда вам оперировали бедро и вы были уверены, что не выйдете из наркоза, вы мне сказали, если вдруг умру, не публикуйте, главное, мой возраст в «Фигаро»!

Так кто же из нас двоих легкомысленнее?

Мы легкомысленны вплоть до того света.

Принять то факт, что существо, нами любимое, умрет.

Принять то, что мир не досчитается любящего нас существа…

Мои родители ушли.

Ушел любимый муж.

Умерло несколько друзей.

И умер Серж.

Принять то, что ты не властвуешь над временем и одиночеством.

Правильно решила, что надо покраситься перед отъездом.

В прошлый раз вышла слишком светлой, но в этот раз все получилось хорошо.

Правильно сделала, что одела желтый костюм. Совсем не холодно, я зря боялась, а придает таинственность.

И если бы этот дурак-писатель соблаговолил поднять на меня взгляд, увидел бы меня во всей красе.

Уже одно это приносит удовлетворение.

Вы правда думаете, что человек не изменился с каменного века?

Горю желанием у вас спросить. Вы утверждаете это на протяжении всего романа «Человек случая», и что же, вправду думаете, что развивалось только его знание?

Разве не вы придумали теорию, что знание не меняет ничего. Конечно, нет, но излагаете ее с такою горечью. Так горьки ваши чувства.

Что я рассказываю вам так настойчиво — хотя и тайно — про Сержа, так это потому что множество вещей ведут меня от вас к нему и от него к вам.

Как-то я позвонила ему в дурацком возбуждении после падения Берлинской стены. Он мне сказал, хорошо, да, ну и что? Это падение изменит людей к лучшему?

— В конце концов я спрашиваю себя, а не примешивалась ли толика ревности к его антипатии к вам; его наверное раздражало то, что я отыскивала в вашем творчестве черты его характера и его мысли — В другой раз он сказал мне о китайцах с площади Тяньянмень, плевать мне на студентов из Китая, мне больше по душе иранцы.

Предпочитаю транс правам человека.

Серж во всем чрезмерен, как Страттмер, и как вы.

Ни капли меры.

Притягательность, основанная главным образом на недостатках.

В какой тоске я собирала вчера чемодан!

А у мужчин похожая тоска?

Тоска сегодня утром.

Тоска на вокзале.

Женщина, путешествующая из Парижа во Франкфурт с единственной книгой— «Человек случая» — такая женщина глубоко печальна.

Хотелось бы, чтоб мне однажды объяснили, почему грусть набрасывается неожиданно, когда все вроде бы идет как надо.

Итак, достаем книгу.

Достаю книгу. Располагаюсь так, чтобы он видел. Не сможет оставаться равнодушным. Не сможет видеть, как я лезу в его душу в двух шагах и не отреагировать. Зачем вы едете во Франкфурт?

Книжная ярмарка? Нет. Прежде всего сейчас вроде бы не сезон, а писатель вашего сорта, изысканный дикарь, не ездит на книжную ярмарку.

Что можете вы делать в этом городе?

Бог мой, сделайте так, чтоб он заговорил.

Мужчина. Зачем это она едет во Франкфурт?

Встретиться с родственником? Работать?

Любовник, работающий в нефтехимической промышленности.

У этой женщины не муж, а любовник. В нефтехимической промышленности. Отлично.

Если только она просто-напросто не немка.

И возвращается к себе домой.

Она не немка, нет.

А почему? А почему она не немка?

Во всяком случае, не из Франкфурта. Не немка, нет-нет-нет. Немки не смотрят вот так вот в окно. И эта женщина куда-то едет. Не возвращается.

Заговорить с ней?

Что сказать?

Какая разница, немка она или кто-нибудь еще? Нет-нет, есть — червь меня гложет и я должен знать!

Заговорю.

Обращается к ней.

Мадам, прошу меня простить, нельзя ли несколько приоткрыть окно?

Женщина. Да, здесь жарко. Разумеется.

Вы вняли!

Ради пустяка вы вняли!

Ради трех слов, бессмысленных, ничего не меняющих в высшем течении вещей и времен.

О Боже, я хотя бы раз молилась вам, ничего не прося?