Серж. А у Паулы все в порядке?
Марк. Все в порядке. (показывает на Антриоса) Ты куда ее повесишь?
Серж. Еще не решил. Там. Или там?… Там как-то слишком напоказ.
Марк. Ты ее возьмешь в раму?
Серж(смеясь от всего сердца). Нет!.. Нет, нет…
Марк. Почему?
Серж. Ей не нужна рама.
Марк. Да?
Серж. Пожелание художника. Она как бы бесконечна. Вписывается в антураж… (Он жестом подзывает Марка и показывает ему срез полотна). Иди посмотри, видишь?..
Марк. Это что, пластырь?
Серж. Нет, такой специальный крафт… Сделанный самим Мастером.
Марк. Забавно, что ты называешь его мастером.
Серж. А как по-твоему я должен его называть?
Марк. Ты говоришь «мастер», ты мог бы сказать «художник» или… как его там… Антриос…
Серж. Да?…
Марк. Ты как-то так произносишь «мастер»… ну ладно, это не имеет значения. Что мы имеем? Попробуем остановиться на чем-то конкретном.
Серж. Уже восемь часов. Мы пропустили все сеансы. Просто невыносимо, что этот малый, который ни черта не делает — ты согласен? — вечно опаздывает! Ну куда он подевался?
Марк. Пойдем поужинаем.
Серж. Да, пять минут девятого. Мы договорились между семью и половиной восьмого… А что ты хотел сказать? Как я произношу слово «мастер»?
Марк. Да ничего. Я собирался сказать глупость.
Серж. Нет, нет. Скажи.
Марк. Ты так произносишь «мастер» как нечто бесспорное… Мастер… Что-то божественное…
Серж(смеется). Для меня это и есть божественно! Не думаешь же ты, что я выложил бы целое состояние за простого смертного!..
Марк. Конечно.
Серж. В понедельник я ходил в Бобур, и знаешь сколько там Антриосов?.. Три! Три Антриоса! В Бобуре!
Марк. Впечатляюще.
Серж. И мой не самый плохой!.. Слушай, я вот что предлагаю, если Ивана через три минуты не будет, мы сматываемся. Я нашел великолепный лионский ресторан.
Марк. Почему ты такой взвинченный?
Серж. Я не взвинченный.
Марк. Да нет, взвинченный.
Серж. Я не взвинченный, да нет, пожалуй взвинченный, потому что его сверхтерпимость, неспособность настоять на своем, недопустимы!
Марк. На самом деле, это я тебя раздражаю, а ты отыгрываешься на бедном Иване!
Серж. На бедном Иване, ты что смеешься, почему ты должен меня раздражать?
Серж. Он меня раздражает, это правда. Он меня раздражает. Эти медоточивые речи. Насмешка в каждом слове. Такое впечатление, что он силится быть любезным. Не будь столь любезным, старина! Не будь же таким приторно любезным! Именно приторно любезным.
Марк. Неужели это из-за Антриоса, из-за покупки Антриоса?… Нет все это началось гораздо раньше… А именно с того дня, когда говоря о произведении искусства, ты без тени юмора произнес слово «деконструкция». Меня задел не сам термин «деконструкция», а та важность, с которой ты его произнес. Ты сказал это так серьезно, так ответственно, без всякой иронии, именно так ты произнес «деконструкция», друг мой. В тот же день надо было дать ему по морде.
У Сержа. Марк и Серж в тех же позах, что мы их оставили.
Марк. Лионский ресторан, говоришь. Там наверное тяжелая пища? Жирновато, сосиски… как ты думаешь?
Звонок в дверь.
Серж. Восемь часов двенадцать минут.
Серж идет и открывает Ивану дверь. Иван проходит в комнату, не переставая говорить.
Иван. Ситуация драматическая, неразрешимая проблема, драматическая, обе мачехи хотят видеть свое имя в списке приглашенных. Катрин обожает свою мачеху, которая практически ее воспитала, она хочет, чтоб ее имя было в приглашении, она этого хочет, ее мачеха не считает возможным, — и это естественно, ведь ее мать умерла — чтобы ее имя не стояло рядом с именем отца, я же свою мачеху ненавижу, не может быть и речи, чтобы ее имя стояло в приглашении, а мой отец отказывается прийти, если не будет ее, или пусть тогда по крайней мере не будет и мачехи Катрин, что абсолютно невозможно, я подумал вообще не звать родителей, в конце концов нам не по двадцать лет, мы вполне можем сами себя представлять, и сами приглашать гостей, Катрин разоралась, что для ее родителей — это пощечина, что они оплачивают прием, который стоит безумных денег, особенно для ее мачехи, которая так старалась, хотя Катрин ей и не родная дочь, я дал себя уговорить, против воли, просто я устал, итак, я согласился, чтобы и моя мачеха, которую я ненавижу, эта дрянь, получила приглашение, я звоню матери, чтобы предупредить ее, я говорю ей: мама, я сделал все, чтобы этого избежать, но по-другому никак нельзя, Ивонну придется вписать в приглашение, а она отвечает, что если Ивонна получит приглашение, ее там не будет, я говорю ей: мама, не усложняй все, а она — как смеешь ты предлагать мне, чтобы мое имя одиноко фигурировало в списке, имя брошенной жены, под именем этой Ивонны, выступающей в нерушимой связке с именем твоего отца, я говорю: мама, меня друзья ждут, я сейчас повешу трубку, завтра обо всем поговорим, на свежую голову, а она — почему я всегда последняя спица в колесииие — как это, мама, ты вовсе не последняя спица в колеснице — конечно же последняя, если ты говоришь мне, чтобы я не усложняла, это означает, что все уже решено, что все решается без меня, все делается за моей спинор а милая Югетта лишь должна произнести «аминь», и кроме того, добавляет она, я должна стать последним винтиком в этом деле, срочность которого я еще даже не поняла — мама, меня ждут друзья, — да-да, у тебя всегда есть деда поважней меня, до свидания, она вешает трубку, а Катрин, которая стояла рядом, но ее не слышала, спрашивает меня, что она сказала. — я говорю, она не хочет быть в одном списке с Ивонной, и это Понятно, а она — я не об этом, что она сказала о самой свадьбе — ничего — ты врешь, и нет, Кати, клянусь тебе, она просто не хочет быть в одном списке с Ивонной, позвони ей и скажи, что когда речь идет о женитьбе сына, надо отбросить самолюбие — ты могла бы то же самое Сказать своей мачехе — это совершенно другое дело, кричит Катрин — это я, именно я настояла на ее присутствии, а не она, бедняжка, сама деликатность, если бы она только представляла себе, какие это создает проблемы, она умоляла бы меня вычеркнуть свое имя, перезвони матери, я перезваниваю, весь в напряжении, Катрин взяла отводную трубку, Иван, говорит мне мать, до сих пор ты вел жизнь самую безалаберную, и теперь вдруг из-за того, что ты развил бурную матримониальную деятельность, я вынуждена провести целый день и вечер в обществе твоего отца, которого я не видела целых семнадцать лет, и которому совсем не собиралась демонстрировать свои отвислые щеки и свой лишний вес, и с Ивонной, которая, это так к слову, нашла возможность заняться бриджем, я узнала об этом от Феликса Перолари, — моя мать, кстати, тоже играет в бридж — я не могу избежал всего этого, но список приглашенных — это то, что получат все и будут изучать очень внимательно, и я буду выступать там в полном одиночестве — Катрин у своей трубки с отвращением встряхивает головой, а я говорю: мама, почему ты такая эгоистка — я не эгоистка, Иван, ты не станешь, как Мадам Рамиро сегодня утром, говорить мне о том, что у меня камень вместо сердца, что в нашей семье у всех камень вместо сердца, так изволила выразиться Мадам Рамиро, и все потому, что я отказалась платить ей шестьдесят франков за работу по дому, она совсем с ума сошла и она еще говорит мне, что в нашей семье у всех камень вместо серена, и это тогда, когда нам удалось поставить стимулятор сердца этому бедному Андре, которому ты и двух слов не написал, — да конечно, это смешно, тебе все смешно, — это не я эгоистка, Иван, тебе еще многому надо учиться в этой жизни, давай милый, беги, беги к своим друзьям…