Сюзанна. Может быть… Может быть, когда-нибудь приеду.
Пауза.
Авнер. Спокойной ночи.
Он целует ей руку, проходит мимо Балинта, который так и стоит на веранде, на том же месте. Они молча прощаются и Авнер уходит.
Сюзанна делает несколько шагов по саду, потом пересекает веранду и заходит в гостиницу.
Оставшись один, Балинт раскачивается на стуле.
Вновь появляется Сюзанна со стаканом воды. Она говорит с ним, глядя в ночь и не оборачиваясь.
Сюзанна. Авнер мне нравится. Но я разучилась соблазнять мужчин. Мне кажется, с возрастом я забыла все эти уловки, все эти несложные женские штучки, словно, о господи, словно я снова стала неуклюжей и неопытной девчонкой… (Поворачивается к нему). Я вижу, что вы пребываете в меланхолии; я знаю, что такое меланхолия. Я испытываю к вам большую симпатию. (Она выходит).
Балинт остается один. Ночь.
Послеобеденное время.
В саду. Стол. Несколько стульев.
Эмма пишет открытки. Сюзанна вытянулась в шезлонге.
Балинт работает. Он читает, что-то записывает, пишет, но все это он делает с какой-то угрюмой лихорадочностью. Курт Бленск скучает.
После некоторого молчания.
Эмма. Каждый год одни и те же слова, и боюсь, одни и те же открытки. Даю голову на отсечение, она уже десять раз получала этих коров и эту колокольню. Слава Богу, у нее плохо с памятью, у этой бедной Каролины.
Сюзанна. А кто это?
Эмма. Тетя Каролина. Сестра моей матери. Последний русский персонаж в нашей семье. Месяц назад — звонок «чудесно, великолепно, говорит она мне, меня принимают на улице Вариз — на улице Вариз пансион для русских евреев-эммигрантов — представляешь, мне так повезло, мне выделяют одноместную комнату, и т. д. и т. п.» Через две недели снова звонок — «я просто не понимаю тебя! — в чем дело, тетя Каролина? — не понимаю, как ты могла смириться с тем, что я пойду в этот дом, где собраны эти несчастные, эти бедные евреи, такие жалкие, нет я просто не понимаю!..»
Смеются. Пауза.
Такой плотный туман, можно подумать там море…
Сюзанна. Да, да, действительно.
Эмма. Бывают дни, когда мне не хватает моря. Правда, чего мне действительно не хватает — видеть море. Нужно бы время от времени смотреть на море. Ни купаться, ничего другого, только смотреть…
Пауза.
Когда мы бежали из Румынии в ноябре сорокового года, мы сели в Констанце на корабль, который отправлялся в Стамбул, мы с Авнером всю ночь провели на палубе, глядя на море и звезды, и ожидая восхода солнца…
Пауза.
Мы не знали, куда едем, но самым важным для нас было увидеть восход солнца на Босфоре… Авнер держался за поручни, как капитан корабля, он был очень высокий для своего возраста, ему было двенадцать лет, а он был выше меня, хотя мне было пятнадцать. Мы читали приключенческие романы, но на сей раз речь шла о настоящем приключении.
Балинт. (Во время рассказа Эммы он отвлекся от своей работы). Расскажите нам.
Эмма. Это неинтересно… Все это так далеко. Далеко.
Балинт. Что вы делали в Стамбуле?
Эмма. Вот в нем и проснулся учитель истории! О чем хочет узнать этот молодой человек? Так вот в Стамбуле мы вели сказочную жизнь и ели в лучших ресторанах. Сделайте снова такое лицо! — А что вы хотите — у нас были деньги. Мой отец, как всякий предусмотрительный еврей, держал деньги в Швейцарии и в Англии, а Турция была нейтральной страной. Люди выбрасывались из окон, в Стамбуле каждый день происходили самоубийства, для тех, кто выехал без гроша не было ни визы, ни денег, никакой возможной надежды…
Балинт. А после Турции?
Эмма. После Турции — Иерусалим, три месяца в «Кинг Дэвиде».
Балинт. А потом?
Эмма. Потом! Господи, настоящий допрос. Это уже всем надоело.
Бленск. Нисколько.
Сюзанна. Наоборот…
Эмма. Мой отец добыл австралийские визы. Мы улетели в Сидней, на гидросамолете, компании Империал Аэрвейс, который преодолевал расстояние Лондон-Сидней за девять дней. Но у нас это заняло больше времени, потому что в Калькутте одному генералу, не знаю уж какой армии, якобы понадобились наши места. Позже я описала это путешествие в блокноте… Я даже составила карту… Каждую ночь мы где-то останавливались. Бассора, Бомбей, Калькутта… Из Калькутты мы на неделю перебрались в Дарджилинг. В «Монт Эверест.» Великолепный отель. Его владельцем был польский еврей, только не спрашивайте меня, каким образом польский еврей стал владельцем отеля в Дарджилинге. С тех пор я пью только чай Дарджилинг.