Распутин вздрагивает на слове "Аннушка", встает и отрицательно качает головой. Он снова начинает мерзнуть – как в начале пьесы.
Распутин: Нет. Не могу. Нездоровится.
Николай тоже встает.
Жаль. У Мамы для тебя хорошая новость: нотариуса, за которого ты хлопотал, переводят из Барнаула в Москву. Министр уже бумагу подписал.
Распутин (вполголоса констатирует): Уважил.
Николай (с надеждой): Может, останешься. Вон дрожишь весь – чай горячий в самый раз.
Распутин: Эту студоту́ не отогреешь. Пойду я.
Николай (разочаровано): Ну, как знаешь.
Пауза.
Видишь (кивает на свою форму) - на войну еду. Нескоро увидимся.
Распутин (задумчиво): Да.
Пауза.
Николай: Благослови.
Распутин: Давай лучше ты меня. Мне нужнее.
Николай пожимает плечами и делает благословляющий жест. Распутин целует его руку и, не мешкая, уходит.
Почти в тот же миг на пороге появляется Александра Федоровна и Вырубова. На них одежда медсестер. В руках царицы тяжелый саквояж с медицинскими принадлежностями. Вырубова – на костылях.
Александра Федоровна (тревожно): Кто приходил?
Николай (безмятежно): Григорий Ефимович. Наказал тебе Аннушку беречь и за барнаульского бездельника велел тебя решительно расцеловать.
Николай выполняет "поручение". Александра Федоровна не удовлетворена таким ответом – чувствует неладное. Но виду старается не подавать.
Александра Федоровна (в тон мужу): К счастью, у бессердечных министров случаются жены-медсестры с бульдожьей хваткой.
Вырубова ("ни к селу, ни к городу"): Вообразите, наш беспутный Феликс под влиянием Григория Ефимовича совершенно преобразился и теперь носится с идеей познакомить его с Ириной. Вот будет номер, если из Феликса получится образцовый семьянин!
Александра Федоровна: Странно. Ее вчера проводили в Ливадию – до весны в Петербурге Ирина не появится. Ты что-то путаешь.
Вырубова (дуется): Ну, не знаю. Феликс в последнее время только об этой встрече и говорит.
Николай напряжен. Но вида не подает.
Николай (дурачится): Как верховный главнокомандующий, решительно заявляю: Ставку следует перенести из Могилева в Крым. А что? Немец сойдет с ума, пытаясь разгадать сей маневр, и… капитулирует!
Все смеются.
Занавес.
Сцена третья.
В темноте звучит телефонный звонок. Один, второй, третий, четвертый. Слышно шевеление и чей-то сонный голос: "Третий час ночи!.. Убивать надо за такое!.." Звук шаркающих тапок. В правой части сцены загорается приглушенный свет. Телефон стоит на изящном столике с диванчиком. К нему подходит грузный господин в ночной рубашке и колпаке. На ногах домашние туфли с меховыми помпонами. Это издатель "Биржевых ведомостей" Проппер. Он ненавидяще смотрит на аппарат и берет в руки трубку.
Проппер (рявкает): Проппер у аппарата… (закипая) Вы, вообще-то, отдаете себе отчет…
Пауза.
Как-как? Митрофан Митрофанович? В честь недоросля назвали? У вас это потомственное?..
Пауза.
Пуришкевич?.. Эй, шутник! Пуришкевича зовут Владимир Митрофанович! В следующий раз…
Пауза.
Что?.. Брат?.. Какой еще (осекается)… Ах да… Брат…
Проппер шумно выдыхает воздух. Первый приступ гнева у него, похоже, миновал, но настроен он по-прежнему агрессивно.
Послушайте, м-м-м… Митрофан Митрофанович… Если мне не изменяет память – а она мне редко изменяет – думское направление курирует редактор соответствующего раздела газеты… (орет) Сейчас ночь! А это – квартирный телефон издателя, а не…
Проппер неожиданно замолчал и непроизвольно опустился на диванчик. Судя по всему, он услышал нечто из ряда вон выходящее.
(другим тоном) Владимир Митрофанович лично велел вам это передать? Вы ничего не путаете?.. В завтрашний номер?..
Проппер обескуражен. Он мучительно пытается собраться мыслями. Постепенно самообладание к нему возвращается. "Да нет. Не может быть", – говорит он сам себе и решительно сжимает трубку, которая чуть было не выпала у него из рук.