Гесиона, пристыженная, садится на диван и закрывает лицо руками. Менген тоже опускается в кресло и начинает всхлипывать, как ребенок. Элли переводит глаза с одного на другого. Миссис Хэшебай, услышав эти жалобные звуки, отнимает руки от лица и глядит на Менгена. Потом вскакивает и подбегает к нему.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Не плачьте. Я не могу этого вынести. Неужели я разбила ваше сердце? Я не знала, что оно у вас есть. Разве я могла это знать?
МЕНГЕН. Мужчина я или нет?
МИССИС ХЭШЕБАЙ (полуласкательно, полушутя и вместе с тем очень умильно). Ах, нет. Не то, что я называю мужчиной. Вы – Босс. И больше ничего. Ну, а зачем же Боссу сердце?
МЕНГЕН. Значит, вы нисколько не раскаиваетесь? Вам не стыдно?
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Мне стало стыдно в первый раз в жизни, когда вы сказали, что это то же, что ударить женщину в грудь. И я поняла, что я наделала. Я чуть не сгорела от стыда. Я взяла свое, Босс. Разве вам этого мало?
МЕНГЕН. Так вам и надо! Вы жестокая, только одно и можно сказать – жестокая!
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Ну что же, жестокость была бы очень приятной вещью, если бы можно было найти такую жестокость, которая не причиняла бы боли. Кстати (усаживается около него на ручку кресла), как вас зовут? Ведь не Босс же наконец!
МЕНГЕН (отрывисто). Если вам угодно знать, меня зовут Альфред.
МИССИС ХЭШЕБАЙ (вскакивает). Альфред! Элли, его зовут, как Теннисона!
МЕНГЕН (вставая). Меня так назвали в честь моего дядюшки, от которого я никогда ни пенни не получил, будь он проклят. Но что из этого следует?
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Мне вдруг, знаете, пришло в голову, что ведь и вы тоже человек, что у вас была мать, как и у всякого другого. (Кладет ему руки на плечи и разглядывает его.) Крошка Альф.
МЕНГЕН. Ну и характер же у вас!
МИССИС ХЭШЕБАЙ. А у вас, оказывается, есть сердце, Альф. Крошечное такое, жалкое сердечко, но все-таки настоящее. (Внезапно отпуская его.) Ну, а теперь идите и помиритесь с Элли. У нее было достаточно времени, чтобы придумать, что вам сказать. Гораздо больше, чем у меня. (Быстро уходит в сад через правую дверь.)
МЕНГЕН. Эта женщина своими руками вам всю душу наизнанку вывернет.
ЭЛЛИ. Вы по-прежнему еще влюблены в нее, несмотря на все, что мы о вас говорили.
МЕНГЕН. Неужели все женщины такие, как вот вы с ней? Неужели они ничего больше не думают о мужчине, кроме того, что от него можно получить? А вы даже и этого не думали обо мне. Вы думали только о том, сколько времени проносятся ваши перчатки.
ЭЛЛИ. Когда мы с вами поженимся, мне не придется больше об этом думать.
МЕНГЕН. И вы рассчитываете, что я женюсь на вас после того, что я здесь слышал?
ЭЛЛИ. Вы не слышали от меня ничего такого, чего бы я не говорила вам раньше.
МЕНГЕН. Вы, верно, думаете, что я без вас жить не могу.
ЭЛЛИ. Я думаю, что теперь вы будете чувствовать себя одиноким без всех нас, – теперь, когда вы нас так хорошо узнали.
МЕНГЕН (с каким-то воплем отчаяния). Неужели за мной никогда не останется последнее слово?
КАПИТАН ШОТОВЕР (появляется в двери из сада). Чья это душа предается здесь мучениям ада? Что тут случилось?
МЕНГЕН. Эта девица не желает всю жизнь думать о том, сколько времени проносятся ее перчатки.
КАПИТАН ШОТОВЕР (проходит через комнату). А зачем они? Я их никогда не ношу. (Исчезает в кладовой.)
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД (появляясь из двери с левого борта в роскошном обеденном туалете). Что это такое здесь происходит?
ЭЛЛИ. Этот джентльмен интересуется, останется ли за ним когда-нибудь последнее слово.
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД (подходит к дивану). Я бы ему позволила сказать последнее слово, дорогая. Самое главное, это вовсе не сказать последнее слово, а поставить на своем.
МЕНГЕН. Она хочет и того и другого.
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. Этого ей не добиться, мистер Менген. Последнее слово всегда остается за провидением.
МЕНГЕН (в совершенном исступлении). Вот теперь вы еще будете меня религией пичкать. В этом доме человеком играют, точно это футбольный мяч. Я ухожу. (Направляется в переднюю, но его останавливает окрик капитана, появляющегося из кладовой.)
КАПИТАН ШОТОВЕР. Куда вы это, Босс Менген?