ГЕКТОР. Это вы что – сами придумали?
ЭЛЛИ. Нет. Это последняя фраза капитана перед тем, как он заснул.
КАПИТАН ШОТОВЕР. Я не сплю.
ГЕКТОР. Рэнделл спит. И мистер Мадзини Дэн. И Менген, должно быть, тоже.
МЕНГЕН. А вот и нет.
ГЕКТОР. Ах, вы здесь? Я думал, Гесиона уже отправила вас спать.
МИССИС ХЭШЕБАЙ (подходит сзади к скамье и появляется в круге света вместе с Менгеном). Да, пожалуй, пора. Менген без конца повторяет мне, что у него предчувствие, будто он умрет. В жизни не видела человека, который бы с такой жадностью добивался, чтобы его пожалели.
МЕНГЕН (жалобно). Но у меня правда такое предчувствие. Правда же. А вы не хотите слушать.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Я слушала что-то другое. Тут было какое-то чудесное жужжанье в небе. Никто не слышал? Откуда-то донеслось издалека, а потом замерло.
МЕНГЕН. Я же вам сказал, что это поезд.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. А я вам говорю, Альф, что в эти часы никакого поезда нет. Последний приходит в девять сорок пять.
МЕНГЕН. Может быть, какой-нибудь товарный.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. По нашей маленькой ветке они не ходят. Просто прицепляют к пассажирскому один товарный вагон. Что бы это такое могло быть, Гектор?
ГЕКТОР. Это грозное рычанье неба, знаменующее его отвращение к нам, жалким, бесполезным тварям. (Исступленно.) Я вам говорю, вот увидите, что-нибудь случится. Одно из двух – или из тьмы выйдет какое-то новое существо на смену нам, как мы пришли на смену животным, или небосвод с грохотом обрушится и уничтожит нас.
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД (хладнокровно, поучительным тоном, укладываясь поуютнее в своем гамаке). Вовсе мы не приходили на смену животным, Гектор. Почему вы призываете небо обрушиться на этот дом, в котором можно было бы устроить такую уютную жизнь, если бы только Гесиона имела хоть малейшее представление о том, как надо жить. Разве вы не понимаете, в чем главный недостаток этого дома?
ГЕКТОР. Мы – главный недостаток. Смысла в нас нет ни малейшего. Мы бесполезны, опасны. И нас следует уничтожить.
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. Глупости! Гастингс в первый же день, как только приехал сюда, – это было тому назад года двадцать четыре, кажется, – сразу же сказал мне, какой у нас недостаток.
КАПИТАН ШОТОВЕР. Что? Чурбан сказал, что в моем доме какой-то недостаток?
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. Я сказала, что это Гастингс сказал, а он вовсе не чурбан.
КАПИТАН ШОТОВЕР. Какой же это недостаток в моем доме?
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. Такой же, как и на корабле, папа. Разве не тонко было со стороны Гастингса подметить это?
КАПИТАН ШОТОВЕР. Дурак он. Какой может быть недостаток на корабле? Там все на месте.
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. Нет, не все.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Ну, а что же такое? Да не тяни ты, Эдди.
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. Угадайте.
ГЕКТОР. Дьяволицы, дщери ведьмы занзибарской! Дьяволицы!
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. А вот и нет. Уверяю вас, все, что нужно, чтобы сделать этот дом разумным, здоровым, приятным, чтобы у всех был хороший аппетит и здоровый сон, – это лошади.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Лошади! Какая чушь!
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. Да, лошади. Почему мы никогда не могли сдать этот дом внаймы? Потому что тут нет конюшен. Поезжайте куда угодно в Англии, где живут нормальные, здоровые, довольные и настоящие, порядочные англичане, и вы увидите, что главный стержень всего дома – это конюшни; а если кому-нибудь из гостей вздумается побренчать на рояле, так, прежде чем открыть его, надо всю комнату перевернуть вверх дном – чего-чего только не навалено на крышке. Я до тех пор не почувствовала, что существую, пока не научилась ездить верхом. Но я никогда по-настоящему, как следует, ездить не буду, потому что меня с детства этому не учили. Настоящее английское общество делится на два круга: это круг лошадников и круг невротиков. И это вовсе не условность. Всякому ясно, что люди, которые занимаются охотой, – это порядочные люди, а те, кто не охотится, – это не настоящие люди.
КАПИТАН ШОТОВЕР. В этом есть доля правды. Мужчину из меня сделал мой корабль, а корабль – это конь морской.
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. Вот именно поэтому-то, как мне Гастингс объяснял, ты и джентльмен.
КАПИТАН ШОТОВЕР. Не так уж глупо для чурбана. Можешь его привезти в следующий раз. Надо поговорить с ним.
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. Почему Рэнделл такой слюнтяй? Воспитывали его хорошо, был в колледже и университете, работал в министерстве иностранных дел, всю жизнь вращался в лучшем обществе. А почему он какой-то такой недоделанный, никчемный? Почему ни один слуга не уживается у него больше, чем два-три месяца? Потому что он слишком ленив и слишком падок на всякие развлечения и поэтому не может быть ни охотником, ни стрелком. Он бренчит на рояле, рисует, волочится за замужними женщинами, читает беллетристику, стихи. Он даже на флейте играет. Но я никогда ему не позволяла являться с ней ко мне в дом. Посмел бы он только… (Ее прерывают меланхолические звуки флейты, доносящиеся из открытого окна сверху. Она в негодовании приподнимается в гамаке.) Рэнделл! Вы до сих пор не легли спать? Вы, что же, подслушиваете?