Мирей. Спасибо.
Октав (вполголоса, бросив взгляд на Алину). Как это тяжело… Думаешь ее порадовать, и вот…
Мирей (негромко). Вы оба несчастны, но совершенно по-разному.
В гостиную входит Ивонна.
Ивонна. Мы пойдем, посидим с няней и ребенком под кедром; если кто-то хочет к нам присоединиться… Папа, ты хоть сегодня виделся с внуком?
Октав. Ну, как же! Он взобрался ко мне на колени, и я добрые четверть часа подбрасывал его вверх.
Ивонна. А ты, Мирей? Ты ведь знаешь, как он любит играть с тобой.
Алина (обращаясь к Мирей). Ступай, дорогая. Потом зайдешь за мной, и мы отправимся к мамаше Брассер; я обещала ей принести корзину вишен. Бедняжка будет рада повидать тебя.
Октав. Скажите ей, что я послал еще один запрос относительно боевой медали ее Ноэля.
Алина. Да?..
Мирей. Мы скажем ей это.
Ивонна (выходя, обращается к Мирей). Он ведь был убит, младший Брассер? Впрочем, ясно — раз мама туда идет…
Выходит с Мирей в сад через стеклянную дверь. В комнате остаются Октав и Алина. Тягостное молчание. Алина листает брошюру, руки ее дрожат. Октав с некоторой тревогой наблюдает за ней. Внезапно Алина делает судорожное движение.
Алина. Что такое?
Октав (подходя). Ты о чем?
Алина. Что за беседу он здесь имел в виду?.. Ты мне никогда не показывал этого письма.
Октав. Дай взглянуть… (Алина протягивает мужу книжку, не сводя с него пристального взгляда.) Ах, да… (В замешательстве.) Что ты, собственно, хочешь знать?
Алина. Почему он пишет: «Я бы всю жизнь раскаивался, если бы не последовал твоему совету». Какому совету? (Октав не отвечает.) А это: «Благодарю за то, что ты указал мне путь.» И дата… (Внезапно.) Бог мой, ты посоветовал ему пойти добровольцем, до призыва!
Октав. Вспомни его душевное состояние: он колебался, терзался — таким я его застал во время своей побывки, в декабре шестнадцатого. Однажды вечером он спросил у меня — это было как раз здесь, в этой комнате: «Папа, как бы ты поступил, будь ты на моем месте?»
Алина. Так, значит, одного твоего слова было достаточно, чтобы удержать его!
Октав. Алина!
Алина. В тот момент его жизнь была в твоих руках!
Октав. Он просил, чтобы я говорил с ним без обиняков, как мужчина с мужчиной…
Алина. Как мужчина с мужчиной! Да ты взгляни на него… (Показывает на фотографию Раймона на низком столике в углу.)
Октав. Я не имел права обмануть его ожиданий.
Алина. Ты бесчестно воспользовался своим авторитетом, его слабостью, его боязнью уронить себя в твоих глазах…
Октав. Я дал ему понять, что он абсолютно свободен в своих решениях.
Алина. Какое лицемерие!
Октав. Клянусь тебе, я не оказывал на него никакого давления.
Алина. Война ужасала Раймона. И было совсем не трудно добиться от него решения не ввязываться в эту бойню.
Октав. Тем не менее тебе это не удалось.
Алина. По твоей вине. А я… о, я в то время была сама не своя, жила в постоянном кошмаре… (Молчание.) Он безусловно рассчитывал на тебя, на то, что ты отговоришь его от ухода на фронт.
Октав. Ты оскорбляешь память о нем, делаешь из него труса!
Алина. Бедный ребенок, он все понимал.
Октав. Ты говоришь, война внушала ему ужас? Но кто и когда любил войну?
Алина. Ты, ты любил! Еще на днях ты говорил Морелю: «Наши лучшие годы…»
Октав. Это совсем другое. Прекрасна была не война, а чувство локтя в условиях опасности. Женщине этого не понять.
Алина. Тем лучше для нее! И потом, разве стал бы ты писать воспоминания, если бы не любил войну!