Октав (с трудом беря себя в руки). Моя жена способна сжечь книжки. (Ожидает возражений, однако Мирей отвечает не сразу.)
Мирей (продолжая держать цветы, рассеянно). Нет… нет… Вы ошибаетесь.
Октав. Вы так думаете? (Порывисто.) Милая моя, если б вы знали… (Умолкает.) Но вы все стоите с цветами! Я скажу, чтобы их поставили в вазу.
Мирей (внезапно, со страстью). Нет, нет! Их надо выбросить.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же декорация.
Десять дней спустя.
Мирей пишет, сидя за столом; время от времени заглядывает в лежащую перед ней записную книжку. Вздрагивает при звуке приоткрывающейся двери, но, увидев Октава, успокаивается.
Мирей (тихо). Я написала для вас эти четыре письма. Возможно, вы хотите взглянуть… конечно, так было бы лучше. Во-первых, моя орфография…
Октав (не расслышав). Что?..
Мирей. Я говорю, что было бы лучше, если б вы просмотрели эти письма.
Октав. Совершенно ни к чему, я уверен, что они написаны очень хорошо.
Мирей. Я написала в архив Дрё, как вы просили.
Октав. Хорошо.
Мирей. Однако я почти уверена, что нам удалось пролить свет на дело Дюпона. По-видимому, в 8-й роте служили два Гастона Дюпона, но один из них не упоминается в дивизионных списках.
Октав. Вы восхитительны, Мирей! Для меня было таким облегчением, что вы вызвались помочь мне с перепиской.
Мирей. Не стоит говорить об этом.
Октав. Когда я пишу подряд слишком долго, у меня здесь (показывает на предплечье) словно судорога. Не знаю, то ли ревматизм, то ли еще что-то…
Мирей (рассеянно). Как это неприятно.
Октав (присматриваясь к ней). Вы бледны.
Мирей. Пустяки.
Октав. Глаза немного усталые.
Мирей. Я не особенно хорошо сплю сейчас.
Октав. Да, я слышал ночью, как вы ходили по комнате. Не надо бы вам так утомляться с этими письмами.
Мирей. Нет, я счастлива, что было чем заняться ночью. Когда не спишь…
Октав. Да… но это неразумно. Если б только моя жена догадывалась…
Мирей. Не говорите ей, пожалуйста. Вообще лучше было бы убрать эти бумаги, свекровь может войти в любой момент.
Октав. Мне казалось, вы теперь ее называете мамой.
Мирей. Да, но в ее отсутствие…
Октав. По-моему, вы несколько удручены тем…
Мирей. Чем?
Октав. Тем, что вам приходится что-то держать от нее в секрете.
Мирей. Да, я предпочла бы ни от кого ничего не скрывать. Тем более от нее. Ведь то, что я делаю, так естественно. Но если она об этом узнает…
Октав. Вы полагаете, она рассердится?
Мирей (с запальчивостью). Ну, во-первых, это было бы мелочно… и потом, в конце концов я вольна поступать как считаю нужным.
Октав. Разумеется.
Мирей. Нет, это только чтобы ее оградить от волнений… Она и без того страдает!
Октав. Она здесь не единственная, кто страдает.
Мирей. Но у нее это — словно особый дар, я не знаю никого, кто был бы наделен такой способностью к страданию.
Октав. Вам не кажется, что ей не хватает какого-то… (помолчав, как бы подбирая слово) целомудрия? Я не хочу сказать, что она афиширует свое горе: скорее она его раздувает, как пламя — которое в итоге спалит вас.
Мирей. Для меня ваши слова обидны.
Октав. Для вас? Но почему?
Мирей. Все, что направлено против нее, попадает в меня.
Октав. Но, дорогая Мирей…
Мирей. Наверное, так рассуждала бы Ивонна.
Октав (изменившимся тоном). Ивонна… нет, ничего общего. Видите ли, когда я вспоминаю, какой моя жена была прежде… До войны мы никогда… и вот разразилось несчастье, и ее словно отравили. Да, это яд.