Ю р а. Не опускай крылья, отец. Мы еще повоюем.
П е т р. Такого глухаря даже Ошкуряков к себе в филармонию не возьмет. (Смеется снова.) Он, между прочим, альбомчик выпустил. Так и назвал: «Песни Авенира Ошкурякова». Вот чудак! Песни-то, все до единой, — мои. Да пусть его! Мне песен не жалко. Главное, поют их. А под чьей фамилией — не важно.
Ю р а. Важно это, отец! Очень важно! Ты талантливый человек! Он — жулик! Несправедливо, когда жулики процветают за наш счет.
П е т р. А еще вычитал я в газете, что ему заслуженного деятеля к пятидесятилетию дали. Растет человек!
Ю р а. Хочешь, я в суд подам? Хочешь, сам займусь твоим делом? (Пишет.)
П е т р. Ни к чему это. Я не мелочный. Много чего терял… но лишь об одной потере жалею. Невосполнима та потеря, сынок… (Опустил голову.)
Ю р а. Чем же ты заниматься намерен? Опять в ресторан пойдешь? Или в деревне останешься?
П е т р. Пора мне, сынок.
Ю р а. Далеко ли собрался?
П е т р. Ну вот, всех, кажись, повидал. Теперь к брату пойду. Потом двинем с ним куда-нибудь подальше. Ты так и скажи матери: мол, уехали к черту на кулички. А еще передай ей, что я ее ни в чем не виню. Что бы ни случилось, она права. По самой сути права. Да вот еще что… машину-то забери у Валентина. Ни к чему нам машина. Маяты с ней много…
Ю р а. Ты хоть скажи мне: где эти самые кулички?
П е т р. Обними меня, сынок. Теперь бог весть когда свидимся.
Ю р а (нервничая). Не чуди, папа! Слышь?! Не чуди, говорю!
П е т р. Не хочешь, значит? Сердишься на отца? Что ж, верно, не состоялся у тебя отец. А все же знай, Юра: люблю я тебя. Тебя да братана. Татьяна — статья особая. В наших отношениях мы сами разберемся. Жаль, вот песню ей не допел. Последняя песня-то.
Ю р а. Не отпущу я тебя, пап! Никуда не отпущу!
П е т р (строго). Некрасиво, Юра. В мое время отцов чтили. Взглянуть на них косо не смели. А ты нападаешь. Пусти-ка… И доведи до матери все, что было говорено. (Собирается уходить.)
Ю р а (ударив кулаком о кулак). Помешкай, отец! Слышишь? Помешкай! Вот чертов глухарь!
П е т р. Будь здоров, сынок. И прости, что я не Бетховен. Бетховен один был. Таких, как я, легион. (Ушел.)
Ю р а (не может сдержать злых и бессильных слез). Легион… Отца из того легиона не выберешь. И Бетховеном его не заменишь. Легион! (Плачет. Затем, глумясь над собою.) ТАСС уполномочен сообщить: «Ворона спасла ворону…»
Входит Т а т ь я н а.
Т а т ь я н а. Что?
Ю р а. Я говорю, сын отца спасти может?
Т а т ь я н а. Не дошла я… тут вот заныло что-то… Вернулась. Где он?
Ю р а. Пошел к дяде Вале.
Т а т ь я н а. Ты разве не знаешь? Валентин-то разбился… на твоей машине. Схоронила я Валентина.
Ю р а. Схоронила… А я не знал… Мать, я-то почему об этом не знаю?
Т а т ь я н а. Да тебя ж не было.
Ю р а. Схоронила… А он к дяде Вале…
Т а т ь я н а. Он что-нибудь сказал перед тем?
Ю р а. Сказал, что не винит тебя ни в чем.
Т а т ь я н а. Не винит… А чем я перед ним виновата?
Ю р а. Еще сказал, что он не Бетховен. Хоть и глухой.
Т а т ь я н а. Глухой?! А я не поняла. (Пауза.) Так чем я перед ним виновата? Тем, что любила его? Тем, что ждала?
Ю р а. Ты тоже глухая, мать. Слышь? Ты глухая. (Решительно.) Нет, как ты хочешь, а я догоню его. Я ворочу его! (Убегает.)
Звучит песня:
Т а т ь я н а (гордо вскинув голову). Я не нуждаюсь ни в чьем прощении. Я… (Заплакала.)
Возвращается Ю р а, он ведет за собой отца.
П е т р. Вот, Таня… К Валентину ходил, а его нет… Один я…
Ю р а. Ты разве один, пап? Ты не один… мы все тут… мы вместе. Понимаешь? Одно! Мы — Жилкины! И мы должны быть вместе. (Подводит отца к Татьяне.)
Петр испытующе смотрит на жену, в душе которой звучит мелодия его песни. Татьяна вслушивается, покачивает в такт головой.
Губы Петра рвет судорожная ухмылка.
Т а т ь я н а (очнувшись). Цветы-то, помнишь, мне подарил? Еще в магазин за ними забрался… Видно, завяли те цветы.