Равн. Да ты, по-моему…
Xанс. Сказал бы, что это позор, что ты не выступил раньше…
Равн. Но, Ханс!
Ханс.…призвал бы остальных сделать то же самое, то есть признать, что они совершили ошибку и слишком долго молчали о ней.
Равн. Что ж, нам догола раздеться? Ах ты, сентиментальнейший король болтунов! Примите мои всеподданнейшие поздравления! И в этом состоит «новая система молодого поколения»? А?
Ханс. А ты не шути: признаваться придется.
Равн. Скажите пожалуйста!
Ханс. А не признаешься сам — я помогу тебе.
Равн. Осмелюсь спросить, Ваше Глубокомыслие каким образом?
Xанс. Я перепечатаю твои тогдашние статьи я их нашел, и изучил ту роль, которую они сыграли, проследил оказанное ими влияние; все это я освещу в печати — и укажу автора. А теперь — выбирай!
Равн. Да ты спятил, по-моему. Ты такой дурак каких свет еще не видывал.
(Входит Кампе.)
Кампе. Почему у вас такой вид? Что у вас тут происходит? Я думал — ты в риксдаге.
Равн. У нас перерыв на час.
Кампе. Что-нибудь случилось с тех пор как…
(Умолкает.)
Xанс. Я скажу.
Равн. Нет.
Ханс. Расскажу. Знаешь ли ты, что именно папаша Равн когда-то…
Равн. Ни слова об этом вздоре! Это мое дело а не твое.
Кампе. Что тут происходит?
Равн. А-а, это чертовская история, а он — бешеный пустомеля, взбалмошный идеалист, неисправимый скандалист, болван! Короче говоря, — твой сын. Прощайте.
(Берет шляпу.)
Кампе. Да в чем же дело?
Ханс. Это он когда-то расхвалил пресловутую систему за границей и тем самым навлек всю беду.
Кампе. Что ты говоришь?!
Ханс. Это был он и никто другой! И он себе преспокойно помалкивал все эти годы, а теперь, когда, наконец, подвернулся случай исправить все, он хочет не участвовать в голосовании.
Равн (возвращается). Так ведь одной речью или одним голосом больше или меньше — сейчас неважно: система все равно на сей раз не провалится. Оставьте меня в покое.
Ханс. Нет, обсуждение вопроса сейчас и есть самое главное. Любое дело должно обсуждаться так, чтобы мы продвинулись вперед в моральном и интеллектуальном отношении.
(Равн идет к выходу, Ханс — за ним.)
Возвращайся в риксдаг. Существует единственный путь, который может вывести нас из нашего тупика, — признаться во всем.
Кампе. Равн! Ты должен это сделать.
Равн. Ах, черт побери всю твою безмозглую болтовню!
Ханс. Ну и не надо! Я это сделаю за тебя.
Равн (подходит к Кампе). Слыхал ты что-нибудь подобное? Что за молодежь пошла?
Кампе. Мы в наше время были слишком вялыми, а эти, пожалуй, немного резковаты.
Равн. Он губит себя, как погубил себя ты, разве что другим способом. Ладно, мне пора. У тебя есть сигара? Хотя нет, они слишком крепкие.
Кампе. Прощай.
Ханс (одновременно). Так ты выступишь?
Равн. Ну, знаешь, я не привык объявлять наперед, что я сделаю. Пустомеля!
(Уходит налево.)
Кампе. Неужели он..
(Умолкает.)
Ханс. Ну что, видишь теперь? Даже те, что слывут у нас свободомыслящими, так же трусливы, как и прочие. Только в другом роде немножко.
Кампе. О-хо-хо!
Ханс. Слушай, кто это там?
Кампе. Что-о? Карен?!
Ханс. Взгляни, на кого она похожа!
Кампе. Она, должно быть…
Ханс. Да что же это такое? Отойди немного. Карен!
(Справа входит Карен.)
Те же и Карен. Она без шляпы, и у нее такой вид, точно она только что очнулась после обморока.
Карен. Никто не должен видеть меня. Я пришла тайком. Мать думает — я сплю. Скорее, Ханс!
Ханс. Куда?
Карен. Прочь отсюда… Куда-нибудь вдаль! Скорей!
Ханс. Да, да.
Карен. Я не хочу больше жить дома. Нет, не хочу.
Ханс. Как же так?!
(Кампе делает Хансу знаки, показывая сначала на Карен, потом на себя, потом в сторону ее дома, и уходит.)
Ты больна?
Карен. Да, я больна! У меня болит здесь… И особенно здесь… Ах, как больно! О, эти вечные споры!
Ханс. Но ты бы подождала, пока выздоровеешь.