Выбрать главу

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Как надежда…

К и р и л л (повторяя). Как надежда… (Вдруг резко.) А может, вы так привыкли кормиться плодами великой идеи, что вам просто боязно ее потерять?

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Пожалейте нас, Кирилл Сергеевич.

К и р и л л. Не буду я вас жалеть.

Ф е д о р. Это, простите, уже слишком.

К и р и л л. Да и не нуждаетесь вы в жалости.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч (почти по-детски). Почему?

К и р и л л. Тогда, шесть лет назад, я ушел из вашего дома со словами: я докажу. Я словно чувствовал необходимость этого. Доказать, что все-таки они существуют в нас — и вера в память и чистота. Доказать сам феномен Кадмина. Я не буду сейчас рассказывать долгую историю моих поисков. Главное, я добился того, что так желал. Я нашел не только последнее письмо Кадмина к Прекрасной Даме, но и раскрыл тайну ее имени.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Молодой человек, такими вещами не шутят…

К и р и л л. А я и не собираюсь шутить. Так вот… Как известно, умирал Кадмин в Лефортовской больнице. Последний, кто общался с ним, был тамошний фельдшер. Человек не слишком образованный, но сердечный. Ему-то Кадмин и передал свое последнее письмо. Так получилось, что после кончины писателя фельдшер, как положено было тогда по старому дикому обычаю, запил. Проштрафился и был переведен в заштатный уезд. И письмо Кадмина уехало вместе с ним. Фельдшер вскоре умер, но в Калинине мне удалось разыскать его сестру… которая каким-то чудом сохранила до наших дней сундук с документами брата. Вот там-то я и нашел последнее письмо Кадмина.

Ф е д о р. Чертовщина какая-то…

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Если бы в это можно было поверить.

М а р и н а. Кирилл, прочтите письмо…

Кирилл достает конверт, вынимает оттуда лист бумаги, приготовился было читать.

К и р и л л. Нет… Будет лучше, если каждый прочтет это письмо сам… Антон Евлампиевич… (Протягивает листки Антону Евлампиевичу.)

И тут должно снова произойти одно из тех прекрасных театральных чудес — из тех, например, когда в первом акте Кирилл во время объяснения в любви взлетел под колосники. От Антона Евлампиевича листки письма проходят через руки каждого сидящего за столом.

И… с каждым происходят чудесные и немного странные перемены. Антон Евлампиевич неожиданно молодеет на глазах. А вместе с ним и Зинаида Ивановна. Федор вдруг становится мечтательным и юным, почти тем самым Кадминым, что изображен на портрете в молодости. Марина немного застенчивой, даже робкой девушкой из предместья. А Нина, наоборот, серьезной, простой и задумчивой. На какой-то миг Черномордик делается тем самым молодцеватым лейтенантом из сорок третьего… А Стружкин мечтателем и фантазером… Вика и Валерий снова влюбляются друг в друга.

Конечно, все эти превращения отнюдь не требуют нового грима или смены костюма. Нет… жест, поклон или поворот головы. Улыбка… а может быть, и слезы. И все это на короткое, почти мгновенное время чтения письма.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч (приходя в себя от потрясения). Да, это писал он… отец. Но кому? Ради бога, Кирилл Сергеевич…

К и р и л л (берет в руки конверт). На конверте Кадмин успел написать: «Варваре Сергеевне Кадминой…» А ниже: «Моей жене, моей единственной любимой женщине».

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч (пораженный). Мама… Моя мама…

К и р и л л. Да, вашей матери. Не очень красивой, рано постаревшей женщине, окруженной кучей хныкающих ребятишек, измученной постоянной бедностью, долгами, не имеющей лишнего рубля, чтобы сшить себе приличное платье.. С руками, потрескавшимися от стирки, стряпни, с пальцами, исколотыми шитьем… Вечно ждущей, спешащей, тревожащейся.

Н и н а. И это была Прекрасная Дама?

С т р у ж к и н (усмехнулся, задумавшись). А где же великолепные графини, светские львицы… модные актрисы?..

М а р и н а. Вот вам и феномен Кадмина.

К и р и л л. Неужели кто-нибудь из вас… может усомниться, что именно она была Прекрасная Дама?

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Значит, когда она варила суп, или стирала, или одевала ребенка, рядом, за стеной, писались разрывавшие душу строчки, которые пережили и ее, и их автора… и переживут всех нас… нетленными.