А н а с т а с и я (растерянно). Ефимушка, родненький! Отпусти сокола-то моего…
Б у р е н к о в. Это он-то сокол? Курица он мокрая, ощипанная. (Пантелееву.) Я обещал выдрать тебя всенародно? Обещал?!
Л о з о в о й (встав из-за стола). Драть надо меня, Ефим… Это я тут воздух замутил. Отпусти Пантюшу.
Б у р е н к о в (отпустив Пантелеева). Час от часу не легче. Кто из вас по улице на четвереньках ползал? Кто во всю глотку горланил: мы рабочие завода коммунистического труда!
А н а с т а с и я (всплеснув руками). Бог ты мой! Никак, и тебе Варвара туману подпустила?
Л о з о в о й (возмущенно). Ну, ведьма! Пускай мне: на глаза не попадается — убью!
Б у р е н к о в. Лучше ты в подворотнях глаза ей не мозоль.
Л о з о в о й. Так она же вылитый Штирлиц. Один раз за всю жизнь в подворотню нырнул, а нате — на Подглядову напоролся.
А н а с т а с и я. Гостечки дорогие! Присядьте к столу. Чего мы у порога толчемся, будто бедные родственники. Я вам чаек с душицей заварю.
Б у р е н к о в. Чайком побаловаться оно, конечно, можно. (Лозовому.) Позвони жене, успокой.
Л о з о в о й. Ну, кому кого успокаивать — это, Ефим, дело семейное.
П а н т е л е е в. Давайте я звякну… Мне чо, я вмиг..
Б у р е н к о в (придерживая Пантелеева, Лозовому). Я тебя как друга прошу.
Л о з о в о й (идет к столу, наливает смородиновой). Трезв я для переговоров с активисткой Лозовой. (Пьет.)
А н а с т а с и я (сняв трубку, Буренкову). От этого зелья он совсем протрезвеет. (Лозовому.) Говори номер, я заместо телефонистки тебя с женой соединю.
Б у р е н к о в (набирает номер). Мария Яковлевна?
Г о л о с. Я самая… Ефим Алексеевич…
Б у р е н к о в. Успокойся, Маша. Муженек твой пока жив. Мы тут у Пантелеевых чайком балуемся. Если после нашей беседы ему станет ненароком худо, то ты уж не взыщи.
Г о л о с. Будь с ним поделикатнее, Ефим Алексеевич. Он в сердцах может такого натворить, так накуролесить…
Б у р е н к о в. Ладно, Маша, ладно. (Повесил трубку, идет к столу, Анастасии.) Завари чаю, да покруче. (Пантелееву.) Извини, я сгоряча твою трезвую веселость не сразу разглядел.
П а н т е л е е в. Я чо, у меня слово — морской узел. Думаешь, я забыл, как ты за меня перед всем честным народом… Такое, Ефим Алексеевич, не забывается.
А н а с т а с и я. Голоса-то раздавались разные: кто — «за», кто — «против». Посрамил, мол, заводскую честь…
Б у р е н к о в (Анастасии). Ты что, разговорами угощать нас собираешься?
А н а с т а с и я. Чаем, Ефимушка, чаем. (Уходит.)
Л о з о в о й (наливает из графина). Вы хлобыщите чай, а я смородиновую… (Пьет.) Хороша наливочка, ох хороша.
Б у р е н к о в (Лозовому). У тебя путевка с какого числа?
Л о з о в о й. Со вчерашнего, а может, с позавчерашнего…
Б у р е н к о в. Если ты сегодня чемодан не соберешь, то завтра на парткоме, как пить дать, выговор схлопочешь.
Л о з о в о й (удивленно). Это еще за что?!
Б у р е н к о в. А за все! Что, к примеру, здоровье не бережешь. Жену зазря до слез доводишь. Соцфонды завкома на ветер пускаешь.
Л о з о в о й (Пантелееву). Видал гуся с лампасами? Соцфонды я на ветер пускаю, а? Я, между прочим, у вас бесплатную путевку не просил.
Б у р е н к о в. Тебе она досталась бесплатно. А завком за нее большие деньги перечислил.
Л о з о в о й. Видать, не зря тебя нештатным директором окрестили. Во все дырки нос суешь. И с чего тебе так неймется?
Б у р е н к о в. Доверие твое оправдываю — вот с чего. Ты в партком меня выбирал? Выбирал. В депутаты выдвигал? Выдвигал. Звезду Героя доверил от имени всего коллектива носить? Доверил. Потому-то совесть и не дает мне покоя.
П а н т е л е е в (Лозовому). Что верно, то верно. Алексеевич за всех за нас отдувается.
Л о з о в о й. А ты подсоби ему! Как бы ненароком пупок у него от почестей не развязался.
П а н т е л е е в. Злой ты сегодня, Терентий.
Л о з о в о й (наливая смородиновой). Злой! Потому как в товарищах ошибся. (Пьет.) Взять, к примеру, того же Ходокова… Он считай, на моих глазах от рядового планировщика до директора завода вырос…
П а н т е л е е в. И на моих тоже. Башковитый мужик. Помнишь, когда его в первые секретари горкома партии двинули? Что на заводе творилось.