Б у р е н к о в. Он и в секретарском кресле жил нашими заботами.
Л о з о в о й. Ну и подхалимы вы, братцы. Прямо-таки божка лепите.
П а н т е л е е в. Божок не божок, но человек он беспокойный, душевный. После того как меня на поруки взяли, не каждый первым руку подавал. А он подавал, по имени-отчеству величал. Еще секретарь парткома Ануфриев…
Л о з о в о й. Какой он секретарь?! Мальчишка. Со всеми за ручку. Варвара и та без спросу к нему вваливается.
Б у р е н к о в. Может, тебе и завод наш не завод, а отхожее место?
Л о з о в о й. Про завод я такого не скажу.
Б у р е н к о в. Тогда какого черта выкобениваешься?! Напраслину на людей возводишь. Ходоков, чтоб ты знал, семнадцатилетним юнцом войну встретил. Израненный и контуженный до самой Праги дотопал. Боевыми орденами отмечен.
Л о з о в о й. Будто я этого не знаю. Ты еще добавь, что Ходоков наш захудалый заводишко в люди вывел. На всю страну гремим. И за опытом к нам едут, и академики нас жалуют. У каждого личный план повышения производительности труда. А плата за это какая? Выпить — не смей. В семье будь паинькой. В городе ходи на цыпочках. Тебе в морду бьют, а ты вежливо улыбайся. Потому как ты уже одной ногой в коммунизме…
А н а с т а с и я вносит самовар.
А н а с т а с и я (напевая). «Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка…»
Б у р е н к о в (Лозовому). Ты все сказал?
Л о з о в о й. Я не дурак: кое-что про запас приберег.
Б у р е н к о в. Тогда слушай, что я тебе скажу про честь и совесть нашего завода. Про его великую воспитательную и прочую миссию в городе Зубцовске…
Звонок в дверь.
А н а с т а с и я (спешит к двери). Урожайный нынче у нас день.
Входят Н е д о г л я д о в а и А н у ф р и е в.
Н е д о г л я д о в а (с порога). Ты, Анастасия, жива? Ну и слава богу. (Заглядывает в комнату, Ануфриеву.) А вот и они, субчики-голубчики, сударики-маврики. Что ты теперь скажешь про народный контроль в лице Варвары Недоглядовой?
А н у ф р и е в (испытывая неловкость). Здравствуйте, товарищи…
Лозовой, прихватив со стола графинчик, молча надвигается на Недоглядову.
Свет гаснет.
Высвечивается просторная гостиная трехкомнатной квартиры Виссариона Алтайского. От пола до потолка — стеллажи с книгами, на стене гитара. Э л е к т р о н и к с интересом разглядывает книги. Из кухни появляется х о з я и н, он в спортивном костюме, в одной руке — кофейник, в другой — две чашечки.
Э л е к т р о н и к (вглядываясь). Как вам удалось сколотить такую роскошную библиотеку?
А л т а й с к и й (ставя на журнальный столик кофейник). С мира по нитке — вот голому и рубашка.
Э л е к т р о н и к. Тут, наверно, больше тысячи.
А л т а й с к и й (разливая кофе). Около трех.
Э л е к т р о н и к. Офонареть можно!
А л т а й с к и й (церемонно). Прошу, мадам.
Э л е к т р о н и к (садясь). Спасибо. (Пробует кофе.) Да вы просто маг! Кофе обалденного вкуса.
А л т а й с к и й. Вы, надеюсь, простите меня, что я без фрака?
Э л е к т р о н и к. У вас вполне спортивная фигура.
А л т а й с к и й. Благодарю. (Садится.) Теперь я готов продолжить нашу беседу.
Э л е к т р о н и к (заглядывая в блокнот). Так… часть анкеты уже заполнена. Вы женаты, у вас двое детей. Брак на основе взаимной любви. Жене вы, конечно, никогда не изменяли?
А л т а й с к и й. Вы утверждаете или задаете вопрос?
Э л е к т р о н и к. Мне очень хочется в это верить.
А л т а й с к и й. Почему?
Э л е к т р о н и к. Хотя бы потому, что в моем представлении вы человек не стандартный.
А л т а й с к и й. В ближайшие годы таких, как я, будут тысячи. Даже кандидаты наук встанут на рабочие места.
Э л е к т р о н и к. Сколько книг вы прочли из личной библиотеки?
А л т а й с к и й. Сейчас уточним. (Встает, берет со стола толстую тетрадь, подает ее Электронику.) Здесь указано название книги, автор и порядковый номер.
Э л е к т р о н и к (листая тетрадь). А у вас, как говорится, губа не дура. И вкус, и система… Последняя книга значится под номером одна тысяча шестьсот сорок семь. (Смотрит на Алтайского.) Вам не кажется, что у меня собачье чутье?
А л т а й с к и й. Не понимаю?