П р о ф е с с о р. А ваша?
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Моя участь иная… Прозревший — проклянет, а ослепший — не вспомнит. (Указывая на Иоанна.) Вот моя последняя надежда.
П р о ф е с с о р (взглянув на часы). Времени у меня в обрез. Да и пианистка ушла. (Иоанну.) Тенор?
И о а н н (робко). Голос у меня высокий…
П р о ф е с с о р (улыбаясь). Высокий, говоришь? Тогда пойдемте.
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч (замявшись). Вы уж вдвоем. А я тут побуду. (Иоанну.) Ступай, сынок.
Профессор уходит в зал. Иоанн, перекрестившись, идет за ним. Сакердон Васильевич стоит у приоткрытой двери. Он заметно волнуется. Вскоре из зала доносятся тихие аккорды музыки. Затем они становятся звонче, разливистей. Сакердон Васильевич, оглядываясь на дверь, пытается перекреститься, но песня увлекает его.
(Заглядывая в зал.) Господи? Что же это такое происходит? Куда девалось его смирение? Он ожил. Но что это? Профессор плачет. (Отходя от двери.) Так он плакал и тогда. Значит, Ваня показался…
Из зала выходят потрясенный И о а н н и взволнованный П р о ф е с с о р.
П р о ф е с с о р (взволнованно). Милейший! Послушайте! Нет, вам не понять. И все же вы постарайтесь. Я умоляю вас. Молчите! Перед вами нет больше семинариста. Но есть талант! (Иоанну.) Уважайте мои седины! Отныне ваш голос не принадлежит вам. Да, да! Не удивляйтесь. Давайте-ка я еще раз вас поцелую. (Целует.)
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Спасибо вам, профессор…
П р о ф е с с о р (перебивая). Я тридцать лет искал его. Слышите вы, коварнейший из людей! Я поседел. А вы, выдающий себя за истинного художника, держите в затворничестве соловья. Не позволю! Да и бог, если он, конечно, есть, не простит…
И о а н н. Без бога и нас бы с вами, рабов его, не существовало.
П р о ф е с с о р (словно споткнувшись). Хорошо, что вы меня так… Однако я не его раб. Я раб Таланта! (С отчаянием.) Нет, вы, кажется, этого не поймете. А жаль. (Вглядываясь в Иоанна.) Значит, я снова столкнулся с аномалией. Печально. (После паузы.) Позвольте рассказать вам притчу. Случилось это давно. Тогда я был еще молод. Однажды, теперь уже не помню каким ветром, занесло меня в Софийский собор. Из глубины зала гремел бас. По колориту я равных не встречал. Протиснувшись сквозь толпу молящихся, я наконец увидел молодого человека. Примерно ваших лет. Зачарованный, я слушал его до окончания богослужения. (После паузы.) В тот же день я предложил ему свои услуги. Вскоре ой научился управлять голосом. И тут случилась беда. Он влюбился. Избранницей его была женщина удивительной красоты и неслыханной набожности. Так мой ученик оказался перед выбором. Или мир искусства, где его ждали слава Шаляпина, или фанатичная избранница. Он предпочел второе. Я не осуждаю его. И по-человечески понимаю. Но скажите мне! Что сталось бы с нашей культурой, если бы Собинов, Шаляпин, Козловский оказались в плену религиозного фанатизма? Не отвечайте сейчас же. Подумайте. И, умоляю вас, не советуйтесь с духовным наставником. Если и есть человек, который даст вам трезвый совет, — он перед вами. (Сакердону.) Дайте же ему совет. (Иоанну.) Прощайте, голубчик. (Уходит.)
И о а н н. Так это были вы, Сакердон Васильевич?..
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Я, сынок… Голосу нужен простор, высота. А я обрезал ему крылья…
И о а н н. Как же мне быть?
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Не знаю, Ваня, выбирай дорогу сам. Хочешь парить — лети. Хочешь ползать — терпи.
И о а н н. Я должен посоветоваться с отцом Яковом.
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Нет, Ваня! Он тебе не советчик. Ты сам хозяин своей судьбы.
И о а н н. Что вы такое говорите? Хозяин моей судьбы Господь. (Направляется к выходу.)
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Ваня! Постой, сынок… (Хватается за сердце.)
И о а н н. Что с вами?
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Пройдет. (После паузы.) Ты видел Кроху?
И о а н н. Видел.
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Ради тебя он сюда явился. А виноват во всем я. Послал пленку с твоим голосом. Вот она душу ему и перевернула.
И о а н н (удивленно). Не понимаю?
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Убили мы в нем песенную душу. Я из корысти руку приложил. Из церковного хора не хотелось отпускать. А отец Яков и того дальше пошел: вздумалось ему разлучить Кроху с мирской песней. И разлучил… Духовная музыка, церковное пение мелодичны. Но они зовут к смирению, покаянию. Голос будто в золотую клетку попадает.