Н и к о н (строго). Довольно. Я не желаю тебя слушать.
П а в е л. Хватит про человека. На душе и без того… Расскажи лучше что-нибудь веселенькое.
А л е к с а н д р. Вот тебе доказательство нашей многоликости. Люди корчатся, страдают от душевных мук, а нам подавай развлечения. Мы равнодушны к добру и злу. Равнодушие — вот ахиллесова пята века!..
Маска неожиданно заулыбалась, потом, направляясь к авансцене, засмеялась вслух, потом стала хохотать все громче и громче.
Входит С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Его никто не замечает. Держась за сердце, он прислоняется к двери, прислушивается к хохоту.
С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч (задыхаясь). Смейтесь, дьяволы! Ну! Чего вы не хохочете вместе с Сатаной?! Вы его ближайшие пособники!.. Вы довели человека до сердечного удара… (Сквозь слезы.) Так смейтесь же! Торжествуйте! Но сперва выслушайте мое обличительное слово… (Покачнувшись, медленно приседает на пол.)
Семинаристы словно бы застывают в немых позах. Сакердон Васильевич пытается встать, но силы ему отказывают, и он, обхватив голову руками, плачет.
А л е к с а н д р (срываясь на крик). Он должен жить, он обязан жить! (Убегает.)
На авансцене И о а н н, волосы взъерошены, он стоит на коленях.
И о а н н (сквозь слезы). Господи! На меня снизошло озарение. Кроха подсказал мне окончание проповеди отца ректора «Совесть и люди». Завтра я прочту… завтра я потрясу всех! (Вглядываясь в глубину сцены.) Что это? Опять наваждение? Я воочию вижу три духовные начала…
Из глубины сцены, словно привидения, медленно выплывают т р и ж е н с к и е ф и г у р ы в темных накидках. Иоанн неистово крестится.
Вот они: Совесть, Истина, Вера. Совесть похожа на Марию. Сколько скорби в ее лице. А Истина и Вера на…
Появляется А л е к с а н д р, впервые вид у него удрученный, он потрясен.
А л е к с а н д р. С кем ты тут разговариваешь? (Разглядывает Иоанна.) Что с тобой?
И о а н н (заговорщически). Тихо. Поклонись им.
А л е к с а н д р. Кому?
И о а н н. Совести, Истине и Вере. Поклонись, пока они не растворились во мраке.
А л е к с а н д р (приложив руку ко лбу Иоанна). У тебя, кажется, горячка.
И о а н н (шепотом). Давай покаемся в наших грехах. Ты видишь, они в трауре. Печальнее всех Совесть. Боже, как она похожа на Марию. (Кланяется.) О три великих начала! Простите нас грешных…
А л е к с а н д р (невольно опускаясь на колени). Ваня, прости меня, если можешь. Я виноват перед Крохой. Я пригласил его во имя спасения Таланта. И, кажется, достиг цели. Но какой ценой! Ему плохо, Ваня, очень плохо… А спасенный ценою жизни — вечный должник Совести… Прости меня, Ваня…
И о а н н (крестясь). Кажется, ты на истинном пути к прозрению. Твое признание тронуло их сердца.
Видения, сняв темные покрывала, предстают в ослепительно белых одеяниях. Появляется растерянная М а с к а. Она пытается заслонить белые видения.
Смотри, они снимают траурные покрывала.
Наплывает торжественная мелодия.
Я слышу их голоса. Они поют гимн Надежды. Боже мой! Я не могу сдержаться! Я отрекаюсь от клятвенного слова! Я хочу петь!.. (Встает, улыбается, поет.)
Голос Иоанна сливается с мелодией гимна.
На сцену выходит встревоженный о т е ц В а с и л и й, следом за ним появляются о т е ц С е р г и й, Н и к о н, П а в е л, М и х а и л. Маска помогает отцу Василию встать на кафедру, он произносит, видимо, обличительную речь в адрес Александра. Отец Сергий и семинаристы Никон, Павел, Михаил истово крестятся. Вскоре на сцене появляются П р о ф е с с о р и о т е ц Я к о в, они спорят о судьбе Иоанна. Профессор садится за белое пианино, аккомпанирует гимну Надежды. Отец Яков опускается на колени перед иконой, молится. Маска выводит из-за кулис И е р е м и ю и смертельно уставшего С а к е р д о н а В а с и л ь е в и ч а. В руке у Иеремии «крамольная» тетрадь, он что-то записывает в нее. Сакердон Васильевич, остановившись между отцом Василием и поющим Иоанном, так и застывает как бы на распутье. Тем временем черный задник, на фоне которого игрался спектакль, начинает медленно раскрываться, сцену заливает ослепительно белый свет.