С а в и н с к и й (резковато). Знаю! Я понял это еще тогда. А потом, пройдясь по твоему следу, укрепился в своем мнении. Ты почти всегда рисковал.
Ч и р в а (удивленно). И не настрочил в газету?
С а в и н с к и й. Я не думал, что ваша затея обернется так трагично.
Ч и р в а (возмущаясь). Трагично?! Мы открыли богатейший прииск! Ты знаешь, какой пробы золото там будут добывать?
С а в и н с к и й. Я знаю одно: даже самая высокая проба золота не может заменить человека. (После паузы, Непоклонову.) Мы прервали твои воспоминания.
О х л о п и н (наполняя рюмки). Чего уж теперь ковыряться в отжитом. Давайте тяпнем, за прииск! За славу. За пути-дороги непройденные!
Ч и р в а (поднимая рюмку). За увековеченное имя Стеллы!
Н е п о к л о н о в (выпив, устало). Душа омертвела. Вот вы рядом. А будто вас нет. Будто нет никого во всем мире. (Савинскому.) Ты жаждешь моей исповеди? Хочешь проследить путь от мелкого зазнайки до суперэгоиста?
Ч и р в а (восторженно). Дай бог, чтобы каждый из нас прошел такой путь.
Н е п о к л о н о в (Савинскому). Слыхал? Он искренен. Мне всегда везло вот на такую искренность. Но она появилась потом. А сперва были щедрые прогнозы. (После паузы.) Я вспомнил про классного руководителя не случайно. Именно с его легкой руки Степа Непоклонов стал мерилом совершенства. Антиподом плохих учеников. Меня превозносили. Ставили в пример. Прочили незаурядное будущее. И я действительно поверил в свою исключительность. Особенно когда близко сошелся с Каширским. Он не скрывал своих симпатий. Говорил о них с кафедры. На ученых советах. Ученый наставник пошел дальше классного руководителя. Мою общественную пассивность он объяснял как «своеобразную черту характера сверходаренной индивидуальности». С этой удобной репутацией я прожил значительную часть жизни. И с нею все считались. Даже недруги. (Савинскому.) Все, кроме тебя.
З а с у х и н. Право на исключительность ты завоевывал своими открытиями, талантом. А в нашей стране, как нигде, общество поощряет одаренную личность. Талант имеет право на определенные льготы.
Н е п о к л о н о в. Да, я верил в свой талант. И считал его высокогражданственным. Даже партийным. Партийным не формально, а по существу. Я всегда боялся опекунства. Мне проще было рисковать честью чисто профессиональной. Тут я был свободен, почти недосягаем. Я разрешал себе любой риск. Меня можно было лишить всех должностей и званий. Судить. Но нельзя было исключить из клана старателей. По письму отца я понял, как это страшно быть исключенным…
С а в и н с к и й. А Стелла считала тебя рыцарем духа, человеком…
Н е п о к л о н о в (перебивая, грозно). Ее не трогай! Перед ней я чист!
С а в и н с к и й (срываясь на крик). Нет! Перед ней мы все виноваты. Все! Но, как и в той истории с Каширским, кто-то из нас смеялся громче всех.
Н е п о к л о н о в (шагнув к Савинскому, грозно). Егор Александрович!
О х л о п и н (встав между ними). Глядите! Она ж глаз с вас не спускает.
З а с у х и н (оглянувшись испуганно на портрет). Она действительно словно живая.
С а в и н с к и й (перехватив его взгляд). И смотрит в основном на вас. Вы один из хранителей тайны.
Н е п о к л о н о в (Засухину, с недоумением). Ты, ты знаешь тайну? Какую?
Ч и р в а (после тяжелого вздоха). Выкладывай, Кузьмич.
О х л о п и н (Засухину). Лучше в потемках с лучиной, чем на свету с кручиной.
З а с у х и н (Савинскому). Вы понуждаете меня пересказать вздор. Характер моей жены известен. Она посвятила меня в эту историю с каким-то злым умыслом. И потому заранее прошу извинить, если мой пересказ причинит кому-нибудь душевную боль…
Сцена погружается в полумрак. Кто-то тихо играет на гитаре. Там, где только что стоял портрет, мы видим живую С т е л л у. Она читает письмо, радостно улыбается. Прислонясь к лестнице, стоит В а л е н т и н а. Она внимательно наблюдает за Стеллой.
С т е л л а (дочитав письмо, радостно). Спасибо за весточку. Каким образом оно попало к тебе?
В а л е н т и н а (лениво перебирая струны). Какой-то геолог передал Засухину. Тот мне. Ну, а я — тебе.