С а м а р и н (рассудительно). Прошлое — не его вина. Светским манерам он, конечно, не обучен. Он противник условностей. Я бы, прежде чем сделать такой рискованный шаг… А он — напропалую! И это не детдомовская бравада. Нет! Это вера в себя, в свою порядочность и в нашу, кстати, тоже…
И н г а. Я польщена его доверием. (Повышая голос.) На твоих глазах коммунист, вожак молодежи бежит на свидание с какой-то смазливой девицей, а ты!.. А ты вместо того, чтобы одернуть его, поешь дифирамбы, восторгаешься его дерзостью. Да, он дерзок! Но ты еще увидишь, чем обернется его дерзость.
С а м а р и н (настороженно). Против кого?
И н г а. Вольно или нет, но ты тоже причастен к сегодняшней беседе.
С а м а р и н (с сожалением). Да, ты, кажется, права.
И н г а (решительно). Пойдем к Крохину.
С а м а р и н (притворяясь). Зачем?..
И н г а. Я зачитаю стенограмму, а ты выдашь свой принципиальный комментарий.
С а м а р и н (заглядывая ей в глаза). Скажи мне, Инга, ты так преданно ненавидишь Колобова за то, что он из диктаторов?
И н г а (с вызовом). А тебе никогда не приходила в голову шальная мысль, что я люблю его? И, любя, оберегаю от загадочного мистера Икс.
С а м а р и н. Любишь? Ты любишь Колобова?
И н г а (со вздохом). Любовь и ненависть — извечные соперницы.
С а м а р и н. Я, конечно, не ревную, но…
И н г а. Шекспировские страсти вам чужды, Евгений Викторович. Тут между тобой и Колобовым — пропасть. (Тянет его к двери.)
Самарин, пожимая плечами, будто нехотя идет за Ингой.
Вечер. Скамейка в сквере. Сидят К о л о б о в и Б е л к и н а. Где-то далеко играет музыка. Белкина одета подчеркнуто нарядно, в белом платье, в белых модных туфлях. Она, опустив голову, улыбается.
Б е л к и н а. Вам, наверно, смешно? Привязалась, как муха, и жужжит каждый день по телефону. И вот добилась своего. (Улыбается.) Только кто мне поверит, что я самого секретаря сманила в кино…
К о л о б о в (перебивая). Ты еще в кинотеатре хотела меня спросить о чем-то?
Б е л к и н а. Про красоту… (Косится на Колобова.) Отчего это и в кино и в книжках красивые люди почти всегда выставляются подлецами?
К о л о б о в. Вопрос, прямо скажем, не из легких. (Потирает лоб.) Красота и подлость. Зачем их так часто ставят рядом? В кино и театрах, видимо, для контраста. А в жизни… (Задумывается.) Красоту, как самый яркий цветок на клумбе, замечают все. И многие норовят сорвать его. А если не удастся сорвать, то хотя бы вдоволь наглядеться, потрогать, сорвать лепесток.
Б е л к и н а. Ой, как правильно вы говорите. Я по себе знаю… Так и липнут, так и липнут. Противно. (Помолчав.) Или вот еще: идешь по улице, а тебе вслед… словечки отпускают. Разве я виновата, что у меня фигура такая, волосы такие, глаза, что я люблю все белое, чистое, красивое? (Мечтательно.) И еще люблю синее небо. Когда оно высокое, высокое. Я могу часами смотреть в эту синь. Мне порой кажется, что оно зовет меня… Голова начинает кружиться, и я будто отрываюсь от земли… (Сквозь слезы.) А эти ваши, из горкома, думают, что я для приманки так выряжаюсь… С трибун говорят про коммунизм, а опошляют в человеке самое святое.
К о л о б о в. Но ты тоже не передергивай. (После паузы.) Вот ты заговорила о коммунизме. Значит, ты думаешь о нем?
Б е л к и н а. Думать-то думаю, но не верю. (С вызовом.) Не верю, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме! Треп это. А куда, к примеру, деваться таким, как я? Или тем, кто топчет нашу красоту, ворует нашу честь?
К о л о б о в (задумываясь). «Топчет красоту, ворует честь…» (После паузы.) Я почему-то убежден, что чем красивее человек, тем выше его ответственность перед нашим обществом. Обществом, которое, как ни одно другое, стремится к совершенству. Может, я ошибаюсь, но мне думается, что красота разбудила в диком человеке мысль и совесть. Ни голод, ни холод, ни даже животный страх, а именно красота. Ну это, так сказать, лирическое отступление.
Б е л к и н а. Я впервые слышу такое про красоту… Красота разбудила в человеке совесть… Хорошее это слово — красота.
К о л о б о в (увлекаясь). А мы, порой сами того не замечая, безжалостно обкрадываем его. Тот же пример с коммунизмом. В публичных выступлениях мы заискивающе-любезно приглашаем обывателя заглянуть в будущее. Погляди, мол, как там уютно, сытно, а значит, и красиво. Вот он и постигает красоту будущего на свой манер: через сытое довольство и набитое брюхо. У обывателя, Рената, свой мирок, своя красота, по-обывательски пошленькая, захватанная, урезанная. (Встает.) Ты любишь все белое. Но что ему твой целомудренный наряд? Он не пробудит в его зажиревшей душе ничего, кроме похоти. Ему нужна любительница злачных мест, без «предрассудков», сломанная и покорная.