Б е л к и н а (потупясь). Не надо! Прошу вас… (Сквозь слезы.) Мне больно это слушать… стыдно.
К о л о б о в (запальчиво). Больно, стыдно!.. А мне, думаешь, приятно говорить с тобой об этом? Упрашивать главврача, чтобы тебя восстановили на работе, спорить с товарищами, чтобы твои фотокарточки не помещали в сатирической газете. У них факты, а у меня только зыбкая надежда на то, что ты станешь лучше.
Б е л к и н а (признательно). Спасибо вам… (Плачет.) Со мной еще никто так не говорил. (Тихо, с надеждой.) Значит, вы и в самом деле верите, что я могу быть лучше?
К о л о б о в (присаживаясь рядом). Верю, Рената.
Б е л к и н а (смущаясь). Вы тогда здорово меня выручили. (Доверительно.) Я ведь хотела отравиться… И вдруг ваша открытка. (После паузы.) А тут вы еще про отца напомнили. Хоть и строго вы со мной обошлись, но я не в обиде.
К о л о б о в. У тебя квартира большая?
Б е л к и н а (растерянно). Две комнаты… Мать еще не выписалась. А что?
К о л о б о в. Собери-ка однажды всех своих знакомых.
Б е л к и н а (недоуменно). Зачем они вам?
К о л о б о в. Ты натолкнула меня на заманчивую мысль.
Б е л к и н а (все еще недоумевая). Вы… хотите говорить и с ними… о красоте?
К о л о б о в (весело). А почему бы и нет?
Б е л к и н а. Но они ведь без вина не собираются. А когда выпьют, то вытворяют такое… Под гитару знаете какие песенки поют? Обалдеть можно.
К о л о б о в. Все должно быть как обычно. Я нагряну неожиданно.
Б е л к и н а (заговорщически). С дружинниками?
К о л о б о в (подражая ей). Один. (Улыбаясь.) Авось не съедят.
Б е л к и н а. Про вас же могут всякое подумать!
К о л о б о в (удивленно). Да ты, никак, тоже боишься за мою репутацию?
Б е л к и н а. Раньше не боялась, а теперь… Я видела, как поглядывали на нас в кинотеатре. Сперва, дура, радовалась: вот вам, вот вам! Я же только о себе думала. Глядите, мол, с кем водится Белкина… Вы таких, как я, не очень-то к себе подпускайте…
К о л о б о в. Спасибо за совет. (Хмурится.) Хотя от всевидящего обывателя не спрячешься.
Б е л к и н а (вздыхая). Может, вы и правы… Только обыватель все равно не поверит…
К о л о б о в. Чему?
Б е л к и н а (смущаясь). А тому, что мы с вами не целовались.
К о л о б о в (в некотором замешательстве). Да, брат, дела… Недаром, видать, говорят, что устами младенца глаголет истина. (Решительно.) Ну, черт с ним, пускай не верит. Главное, чтобы поверили друзья.
Б е л к и н а (с грустью). У меня их нет.
К о л о б о в. Они еще будут, Рената. Ты только не разменивай себя на медные пятаки. Живи уверенней. Разбуди в себе гордость, самолюбие. Упрямствуй почаще.
Б е л к и н а (согласно кивает). А можно… Да уж ладно, спрошу… А жена у вас красивая?
К о л о б о в (подумав). Как тебе сказать… Она хороший человек. Преданный и верный друг. Все это, видимо, больше, чем просто красивая.
Б е л к и н а. А что вы скажете ей про сегодняшний вечер?
К о л о б о в. Как всегда — правду. (После паузы.) Скажу, что была у меня задушевная беседа с дочерью майора Белкина. Того самого майора, который летом сорок второго года таранил фашистский бомбардировщик. Спас наш город, а значит, подарил ей жизнь, а мне жену.
Б е л к и н а. Мать говорила, что папа во всем подражал Чкалову.
К о л о б о в. Не знаю. Но в том бою у твоего отца другого выхода не было. Вернее, выход был: он имел право покинуть машину, его «ястребок» горел. Боеприпасы были израсходованы. А фашист уже заходил на город. В войну Южноморск был превращен в город-госпиталь. Тысячи раненых, искалеченных солдат. И среди них твоя мать, тогда рядовая санитарка. Она еще не была матерью, но, видимо, он очень хотел, чтобы это случилось…
Б е л к и н а (растроганно). Спасибо вам… За светлую память о папе, спасибо. (Помолчав.) Только вы хитрый. В хорошем смысле хитрый.