Начинается. Сорокину прямо невтерпеж. (Выключает приемник.) Ну где же Сергей? Если он не поспеет до выступления Сорокина, то вся наша затея полетит в тартарары.
В приемную робко входит Б е л к и н а.
Б е л к и н а (смущенно). Здравствуйте… Меня пригласил Политов…
А л л а (с неприязнью). Проходите… Халат все-таки надо было снять.
Б е л к и н а (спохватившись). Я прямо с работы. (Снимает халат.) А Горохов не приходил?
А л л а (сухо). Мы его тоже ждем.
Б е л к и н а (с тревогой). Скажите, что с ним будет?
А л л а (строго). С ним — не знаю, а вас, Рената Белкина, я бы судила…
Б е л к и н а. За что?
А л л а (срываясь). За все! Что у него под окнами торчите… Что в кино приглашаете, с компанией своей сводите!
Б е л к и н а (сквозь слезы). Может быть, вы и правы…
В приемную быстро входит П е т ь к а.
П е т ь к а (снимая фуражку). Здравствуйте вам…
А л л а (оглядывая Петьку). Мне, Горохов, с таким типом, как вы, даже здороваться противно. (Что-то пишет на листочке.) Я сейчас вернусь. (Уходит.)
П е т ь к а (подходя к Белкиной). И тебя, значит, на ковер? Хорошее свиданьице, а? (Садится рядом.) Может, нас собираются пригласить в президиум?
Б е л к и н а (сквозь слезы). Смотри, Петя, как бы тебя в тюрьму не пригласили.
П е т ь к а. Суши сухари, Рената… (Смеется.) Чудачка! Колобов не такой человек. Он судит нашего брата на свой манер.
Б е л к и н а. Строго?
П е т ь к а (серьезно). Строже некуда. (Вздыхает.) Вчера после твоей перевязки я его на такси домой доставил. Сижу рядом и жду, когда он мне в рожу двинет, крепким словом обложит. А он молчит. Подкатили к подъезду, я и спрашиваю: «Может, мне прямо в милицию с повинной?» А он мне: «Не любишь ты, Петр, Белкину…» Я, конечно, на дыбы. Как, мол, не люблю, если я из-за нее в драку кинулся. Не из-за нее, говорит, а из-за себя, из-за недоверия к ней. Любовь, говорит, без веры — не любовь, а заразная болезнь. И пошел, и пошел… Отбрил меня и даже руки не подал… Так я и прослонялся до утра возле его дома.
Входит А л л а, вслед за ней — П о л и т о в. Алла включает приемник: кто-то откашливается, в зале шум, потом раздаются аплодисменты.
А л л а (Политову). Он, кажется, уже на трибуне.
П о л и т о в. А как же твоя записка?
А л л а. Наверное, не получил. Я просила его выйти на минутку. Хотела свести вот с этими.
П о л и т о в (Белкиной и Петьке). Вам бы лучше пока…
А л л а (резко). Нет, Сережа! Пускай сидят и слушают. Они еще нам пригодятся.
Шум и аплодисменты затихают, из приемника отчетливо слышен бодрый голос Сорокина: «Я хорошо понимаю, что ваши аплодисменты адресованы не только мне. Я — один из тех счастливых людей планеты, кому довелось видеть Ленина, беседовать с ним, выполнять его личные поручения и навсегда встать в ряды бессмертной партии…» Бурные аплодисменты. Звонит телефон.
(В трубку, выключив приемник.) Идет комсомольская конференция. В горкоме никого нет… Я? Я — секретарь-машинистка… Телефонограмму? Диктуйте! (Берет бумагу и быстро записывает.) Говорите громче! Кто приветствует нашу конференцию? Кто?!.. Ответорг ЦК ВЛКСМ по нашему краю? Дубровин? Спасибо!.. Я обязательно передам… (Кладет трубку, смотрит на всех.) Слышали? Из ЦК!
П о л и т о в (радостно). Вот здорово! Давай я отнесу Колобову.
А л л а (включая приемник). Надо сперва дослушать Сорокина.
Голос Сорокина: «…заслуги, повторяю, у городской организации немалые. Но Ленин учил нас сосредоточивать внимание на недостатках. А недостатки у вас, к сожалению, имеются. Взять, к примеру, работу бюро. Заседания проходят вяло, вопросы обсуждаются без должной остроты и принципиальности. Недавно я присутствовал на таком заседании…» Пока Сорокин откашливается, в приемную входит П я т у н и н. Ребята, сгрудившись у приемника, не замечают его. Пятунин тоже старается не выдать себя. «…Обсуждалось персональное дело комсомольца, потерявшего билет. Правильную оценку этому поступку дала только Денисова. Она требовала сурового наказания… Но ее голос, как говорится, остался гласом вопиющего в пустыне. Бюро дружным хором проголосовало за представление безбилетника к грамоте ЦК…» В зале шум, неразборчивые голоса. «И дирижировал этим хором конечно же сам первый секретарь товарищ Колобов…»