Старица Марфа. Был бы муж — растолковал бы мне про касимовское царство. А без него одно знаю — что татарское. И есть-де у них свой касимовский царь, который обязался служить нашему царю. Прежде так и было, а теперь такая смута, что он на сторону самозванца переметнулся. Звать его Ураз-Мухаметкой. Он со своим двором поселился в Калуге при ложной царице Маринке с ее мужем, который — неведомо кто, и на прежнего государя Дмитрия Ивановича непохож. Сказывали, самозванцу подбросили донос на Мухаметку. И была охота, и на охоте того касимовского царя по приказу самозванца казнили — то ли закололи и в воду бросили, то ли утопили. Он был родней князю Петру Урусову — тот ведь из крещеных татар. И Урусов с родней зарубили саблями самозванца. Теперь, не иначе, третьего Дмитрия Маринке себе сыщет! На кого пальцем покажет — тот-де и муж, чудом уцелевший!
Марина. Он все делал некстати! И помереть исхитрился некстати — я уже была на девятом месяце. Когда мне донесли про его смерть, я пришла в ярость. Я выбежала на улицу, в чем была, и стала кричать. Я просила милосердия и смерти для себя. Добрые калужане меня пожалели, но бояре, бывшие с нами, оказались изменниками — я это всегда знала. Меня заперли до родов, а сами стали слать письма в Москву, королевичу Владиславу. Я перепугалась не на шутку — коли они сговорятся, я окажусь лишней. Я — законная царица московская!
Ко мне привели повивальных бабок, они причитали, как на похоронах — были уверены, что я не смогу разродиться. А я знала — должна родить царевича, должна родить царевича, должна родить царевича!.. Должна… должна… должна…
Старица Марфа. За что, Господи? Расступись сыра землица, меня прими, доченьку мою верни! Танюшку мою, красавицу, отдай! Нет у меня больше доченьки!..
Марина. У меня есть царевич! У меня есть царевич!
Старица Марфа. Одно дитятко осталось — сыночек, Мишенька. Шестерых родила — он один жив. Танюшка, доченька, светик мой ясный, за что Господь карает? Умница росла, ничем не огорчала, мужа ей нашли разумного, ласкового — Танюшка, за что?..
Марина. Крестить на православный лад! Назвать по-русски — Иваном! В честь царственного и венценосного деда! Иначе — нельзя! Пусть он для вас будет Иваном, а для меня царевич мой — Ян, Янек.
Пане Заруцкий, погляди! Теперь видишь, чей он? Теперь — понимаешь?
Все вышло по-моему! И Ян Заруцкий моему царевичу — вернейший слуга. Я — царица, он — регентом при царевиче. И он будет воевать за нас обоих. И он возведет меня на трон! Лишь бы не проболтался…
А урод мой так и лежит непогребенный. Теперь только все поняли — он никому не нужен. Нужна же — я, царица московская! Я выгоню Владислава из Кремля. На моей стороне — казаки. Заруцкий соберет славное войско!
Старица Марфа. Чем дальше — тем хуже. Явилось, что польский король не сына хочет нам дать, а сам сесть на московский трон. Сын-де молод, глуп! Пока в пору не войдет, сам Сигизмунд будет нами править! Бежать надобно. Взять Мишеньку и бежать в дальние обители! В ту же Макарьевскую! Один он у меня остался — не выдам! Спрячу! Или я не мать?
Гетман Жолкевский сказал: не примет Москва Сигизмунда, быть в Москве бунту. И сам уехал от греха подальше, над поляками теперь главный пан Гонсевский.
Бежать, бежать!
А сказывали, в городах ополчения собираются. Коли пойдут выгонять поляков из Москвы — пропали мы с сыночком. За мужнины затеи нас не пощадят. Народ зол, голод и война всех озлобили.
Бежать с Мишенькой, бежать! Спасти сыночка!
Ан не выйдет. Стерегут нас в нашем доме на Варварке, настолько у поляков ума хватило.
И велят в самый Кремль переселяться.
Заложники мы с Мишенькой. Господи, меня возьми, сыночка сохрани!
Марина. Как хорошо, что со мной — пан Заруцкий! Коли я хочу править русскими, рядом должен быть человек, который их понимает. Он сказал — раз уж наш царевич окрещен в православную веру, то пусть его православные на трон возводят, а на поляков надежды мало, полякам Москвы не удержать. От Рязани идет многотысячное войско, ведет его воевода Прокопий Ляпунов. От Калуги другое войско, там воеводой князь Трубецкой. И нам бы с нашими казаками присоединиться. А как поляков из Москвы выбьют — то никого другого, кроме нашего царевича, на трон не посадят, больше — некого!
Плохо лишь, что патриарх Гермоген, в Москве чуть ли не под стражей сидя, нашего царевича проклял и тайно письма во все концы шлет. Но князь Трубецкой все же признал меня царицей! А с патриархом Гермогеном мы уж сладим!