Р у н д ш т е д т. Фюрер абсолютно прав. В данном случае…
К е й т е л ь. Он прав во всех случаях, дорогой Рундштедт. (Нажимает кнопку звонка.)
Входит а д ъ ю т а н т.
Доставили генерала?
А д ъ ю т а н т. Да, господин фельдмаршал.
К е й т е л ь. Надеюсь, в каторжной форме?
А д ъ ю т а н т. Да, как было приказано.
К е й т е л ь. А генеральский мундир готов?
А д ъ ю т а н т. Так точно.
К е й т е л ь. Генерал знает, куда его привезли?
А д ъ ю т а н т. Пока нет. Рейхсфюрер СС прислал справку о нем…
К е й т е л ь. Огласите наиболее существенное.
А д ъ ю т а н т (читает). «…Коммунист. Генерал-лейтенант, доктор военных наук. До войны заведывал кафедрой в Академии Генерального штаба. Шестьдесят два года. В тысяча девятьсот одиннадцатом году окончил царскую Военно-инженерную академию. Участник русско-японской войны и первой мировой войны. Награжден царскими боевыми орденами…».
Р у н д ш т е д т. Весьма любопытно…
А д ъ ю т а н т. «Захвачен в плен летом тысяча девятьсот сорок первого года, когда, пытаясь выбраться из окружения, был контужен и ранен. Свободно владеет немецким языком…».
К е й т е л ь. Прекрасно!.. Дальше.
А д ъ ю т а н т. «Этот кадровый офицер старой русской армии заражен большевистским духом, фанатически предан воинской присяге…».
Р у н д ш т е д т. Я давно заметил, что если генерал предан нашим идеям, мы считаем его героем, а если он предан своей Родине и ее идеям, мы зачисляем его в фанатики… Весьма удобно, я бы сказал.
К е й т е л ь (сухо). Скорее логично, смею полагать. Дальше.
А д ъ ю т а н т. «Все попытки привлечь его на нашу сторону, несмотря даже на физическое воздействие, оказались безуспешными».
Р у н д ш т е д т. Почему он в каторжной форме?
К е й т е л ь. Потому что он каторжник. Рейхсфюрер СС подписал приказ. (Вынимает из ящика стола бумагу.) Вот слушайте: «Направить в лагерь Флоссенбург на каторжные работы. Не делать никаких скидок на звание и возраст. Гиммлер».
Р у н д ш т е д т. Не кажется ли вам, господа, что избивать пленного генерала и отправлять его на каторгу это… Это противоречит общепринятым законам ведения войны…
К е й т е л ь (адъютанту). Вы пока свободны. Я позвоню.
А д ъ ю т а н т уходит.
Дорогой Герд, мы старые друзья, я глубоко уважаю вас. Но зачем же говорить при адъютанте?..
Р у н д ш т е д т. Я еще не сказал…
К е й т е л ь. А вы, командуя нашими войсками на Украине, во всем следовали общепринятым законам?
Р у н д ш т е д т. Вы правы. К сожалению, я точно исполнял все ваши инструкции и приказы, фельдмаршал Кейтель. Но иногда, во время бессонницы, мне приходит мысль, что за это придется отвечать…
К е й т е л ь. Победителей не судят. По возрасту вы, Герд, самый старший из наших фельдмаршалов…
Р у н д ш т е д т. Да, шестьдесят семь, к сожалению.
К е й т е л ь. Тем не менее я позволю себе дать вам дружеский совет: не следуйте слепо своим эмоциям.
Р у н д ш т е д т. За всякий совет надо благодарить. Особенно, если его дает начальник Верховной ставки фюрера.
Кейтель нажимает кнопку. А д ъ ю т а н т и еще один о ф и ц е р вводят под руки пожилого человека, который едва держится на ногах. Он в полосатой одежде каторжника и деревянных колодках на ногах. Это К а р б ы ш е в. Рундштедт и Абец встают. Кейтель идет ему навстречу.
К е й т е л ь. Здравствуйте, господин генерал!
К а р б ы ш е в. Здравствуйте.
К е й т е л ь. Что это за лохмотья на вас?
К а р б ы ш е в. Это гитлеровская форма для пленных генералов.
К е й т е л ь. Удивлен. Я прикажу наказать виновных. Садитесь, генерал.
Карбышев садится в кресло. А д ъ ю т а н т и о ф и ц е р уходят; вскоре а д ъ ю т а н т возвращается и вносит манекен с распяленным на нем генеральским мундиром гитлеровской армии, ставит манекен в углу, за спиной Карбышева, и уходит.
Как старый военный, вы должны знать формулу известного закона: «Военнопленный неприкосновенен, как суверенитет народов, и священен, как несчастье».