И р и н а. Я вам скажу то же, что сказала бы своей дочери. Самая большая, самая чистая любовь на свете — это любовь к своей родине, моя девочка… Вот почему мы, русские, говорим: мать-родина. И… И я не верю людям, не знающим этой любви…
Входит Б е р г с цветами в руках.
Б е р г. Опоздал?.. Еще раз здравствуйте, дорогая Ирина! (Передавая цветы, со старомодным поклоном.) Вот, примите в знак любви и дружбы…
И р и н а. Спасибо, мой добрый, мой милый друг!
Б е р г. Ну вот мы снова вместе… Садитесь, дорогая Ирина. Устали?
И р и н а. Да, сегодня в нашей Атомной комиссии было довольно жарко. Мы так спорили с американскими экспертами во главе с Грейвудом, что даже забыли о регламенте.
Б е р г. Ну, если даже Грейвуд забыл о регламенте, значит, спор был горячий.
И р и н а. Вы знаете, этот Грейвуд — страшный казуист. Преамбулы, оговорки, примечания, параграфы — и все для того, чтобы утопить предложения о запрете атомного оружия…
Б е р г. Да, он оказался совсем иным… Пейте чай, фру Ирина…
И р и н а. Благодарю… (Берет чашку чаю.) А здесь хорошо — океан, природа…
Е л е н а. Вам нравится Америка, фру Ирина?
И р и н а. Как вам сказать? Мне многое нравится в Америке, и прежде всего — ее народ… И меня возмущает здесь все, что портит жизнь этому народу… и угрожает счастью многих других народов, Елена…
Б е р г. Америка… Я многим обязан Америке. Здесь создали отличные условия для моих исследований. Америке нельзя отказать в размахе. Знаете, только в моей лаборатории работают…
И р и н а. Одну минуту. Я должна вас просить, профессор…
Б е р г. Да?
И р и н а. Не будем касаться своей работы. Ни вашей, ни моей.
Б е р г. Почему? Ведь мы оба физики. Ядерники. Разве нам нечем поделиться друг с другом?
И р и н а. Настанет время — я верю в это, — когда ученые не будут иметь секретов друг от друга. Но пока… Пока я хочу, чтобы никто не посмел усомниться в чистоте нашей дружбы, дружбы через океан… Кроме того, я здесь не только физик, но и один из советских экспертов Атомной комиссии Объединенных Наций. И мало ли кто и как захочет использовать самую невинную, дружескую беседу двух ученых? Одним словом, я вас очень прошу!
Б е р г. Хорошо… (После паузы.) Как сложен мир, фру Ирина…
И р и н а. Да, не прост…
Б е р г. Я привык быть откровенным с вами. Знаете, я ничего не могу понять в международной обстановке. Россия утверждает, что американский империализм хочет завладеть миром и готовит новую войну. Америка обвиняет Россию в красном империализме. Ученые должны секретничать друг с другом. А Грейвуд, узнав, что вы будете у меня, предупреждал, что советская пропаганда — это гипноз…
И р и н а (улыбаясь). А разве вы не замечаете, что я вас гипнотизирую?
Б е р г. Пока я только заметил, что вы хотите сделать из меня материалиста. Но тут я твердо обороняюсь… Правда, у вас могучий союзник…
И р и н а. Кто?
Б е р г. Ленин. Его книга, которую вы мне подарили. Признаюсь, я частенько возвращаюсь к ней. И меня больше всего поражает как физика его гениальное предвидение неисчерпаемости свойств электрона. То, к чему мы подходим лишь теперь, Ленин предсказал почти сорок лет назад. Кто мог думать, что электрон имеет множество свойств, что он может исчезать и вновь возрождаться, что он имеет магнитный момент, что он одновременно и волна и частица?
И р и н а. И кто знает, сколько еще новых свойств будет открыто в нем!
Б е р г. Вот я и спрашиваю, как мог Ленин, даже не будучи физиком, предвидеть это задолго до наших дней?
И р и н а. Ленин сумел это сделать потому, что пользовался единственно верным философским методом — материалистической диалектикой… Тем самым методом, который вы всю жизнь пытаетесь опровергнуть словами, но подтверждаете своими работами.
Б е р г. Почему вы так хотите убедить меня в этом?
И р и н а. Я хочу только одного. Чтобы крупный ученый сознательно шел верным путем. И чтобы его талант служил интересам человечества, а не его врагам…
Пауза. Берг молчит.
На гробнице великого Ньютона в Лондоне начертано: «Да поздравят себя смертные с тем, что существовало такое, и столь великое, украшение рода человеческого». Я хочу и желаю вам только одного, мой дорогой друг! Чтобы потомки вспоминали ваше имя с благодарностью, а не с проклятием…
Берг молчит, опустив голову.
Простите меня за резкость, профессор, но настоящая дружба иногда требует резкости.