М и т ч е л. Этот азиат вчера читал мне наизусть стихи Уитмена.
К е й. Как видите, мистер Гарвуд, вашего внука уже обработали.
Г а р в у д. Чепуха!..
М и т ч е л. Меня никто даже не пытается обработать. Это очередная клевета!.. Я и теперь во многом с ними несогласен. У меня своя точка зрения… И я прямо высказываю ее своим товарищам…
К е й. Ха, товарищам!.. Вы, представитель цивилизованного мира, называете этих дикарей своими товарищами…
М и т ч е л. Дикарей?.. Вы не только подлец, но и чванливый дурак!.. Эти дикари лучше нас с вами знают Лондона и Твена, Бальзака и Золя, Ремарка и Гёте… Напишите об этом вместо одеял… Боитесь?
К е й. Я не боюсь, но наши газеты этого не напечатают.
М и т ч е л. Но вы же представитель свободного мира, свободной прессы, вы проповедуете свободу совести…
Г а р в у д. Одну минуту, Митчел. Для объективности я должен за него вступиться. Ведь еще Марк Твен написал: «Мы обладаем в нашей стране неоценимыми благами… мы имеем свободу слова, свободу совести, и настолько умны, что никогда не пользуемся ни той, ни другой…» Кончен разговор!.. Мне надо дать ему интервью, тезка…
М и т ч е л махнул рукой, уходит. За ним уходит М о р х а у з. Кей злобно глядит ему вслед.
К делу. Если говорить прямо, мне не доставляет удовольствия ваше общество. Мой внук прав. Вопросы?
К е й. Генеральный контракт подписан?
Г а р в у д. Да.
К е й. Срок действия контракта?
Г а р в у д. Пять лет.
К е й. Выгоден ли он для вас?
Г а р в у д. Вопрос оскорбителен: я не заключаю невыгодных контрактов.
К е й. А для Советского Союза?
Г а р в у д. Вопрос оскорбительный для министра торговли. Как известно, он тоже не заключает невыгодных контрактов.
К е й. Что произвело на вас наибольшее впечатление от переговоров с министром внешней торговли?
Г а р в у д. Мы торговались до хрипоты. Когда я начал уступать, то спросил министра: «Почему я иду на уступки охотнее вас?» Он ответил: «Мистер Гарвуд, вы забываете, что мы в неравном положении. Вы распоряжаетесь собственными деньгами, а я народными». Я обрадовался и пошел на следующую уступку.
К е й. Чему вы обрадовались?
Г а р в у д. Мне понравилось, что советский министр все-таки признал меня хозяином моих денег.
Студенческое общежитие. Май 1945 года.
Проходит г р у п п а д е в у ш е к, среди них — М а й к а, В е р а и Т а н я.
Д е в у ш к и (поют «Лирическую»).
Входят А ш о т и Х у с а и н.
Ашот отзывает Майку, а Хусаин Веру. Остальные д е в у ш к и уходят с песней.
В е р а. Ну…
Х у с а и н. Вера…
В е р а. Ну…
Х у с а и н. Вера, мен се ну сеем[2]. Вера, я люблю тебя, понимаешь, люблю. (Целует ее.)
В е р а (убегая). Только один раз, больше я не разрешаю.
Х у с а и н. Слушаюсь, я дисциплинированный.
Расходятся.
А ш о т. Майя, ну, поцелуй на прощание. Я своими чувствами играть не позволю!.. Если любишь — целуй, а не целуешь — значит, не любишь.
М а й к а. Логично! (Целует его в щеку.)
Расходятся. Вера и Майка проходят в комнату-общежитие. Вера начинает гладить белье, Майка ложится на кровать.
В е р а (поет).
«Вера», — сказал он.
М а й к а. Кто?
В е р а. Хусаин. «Вера, я тебя люблю, понимаешь, люблю!» А сам покраснел, глаза блестят. Ух, какой горячий!
М а й к а. Утюг или Хусаин!
В е р а. Оставь, пожалуйста, свои шуточки. Я тебе рассказываю о событиях жизненного значения, а ты изощряешься в остроумии!..
М а й к а. Целовались?
В е р а. Только один раз!.. Больше я не позволила.