Звон бокалов. Вступает оркестр.
З а н а в е с.
1958
ИГРА БЕЗ ПРАВИЛ
Пьеса в трех актах, восьми картинах
Л е о н т ь е в С е р г е й П е т р о в и ч — полковник танковых войск.
Н а т а ш а Л е о н т ь е в а — его дочь, 17 лет.
Л а р ц е в Г р и г о р и й Е ф р е м о в и ч — полковник госбезопасности.
М а л и н и н М а к с и м К о р н е е в и ч — полковник госбезопасности.
Б а х м е т ь е в — подполковник госбезопасности.
Ф у н т и к о в — адъютант Леонтьева.
Р о м и н Г е о р г и й П а в л о в и ч — полковник, заместитель Малинина.
С е р о в — адъютант Малинина.
Э р н а Б р и н к е л ь — «немецкая коммерсантка», около 40 лет.
Г р е й в у д — полковник американской разведки.
М а к к е н з и — генерал американской разведки.
О т т о Ш т у м п е — немецкий коммерсант, владелец фирмы фруктовых вод.
И р м а В у н д — бывшая эсэсовка, под 30 лет.
Г е н р и х В у н д, (он же В и р т) — ее муж, бывший эсэсовец.
М а р ф а К р о т о в а — надзирательница в лагере для перемещенных лиц, 40 лет.
А л е в т и н а К р о т о в а — ее дочь, около 20 лет.
Э р и х Ш м е л ь ц — владелец городских булочных и пекарен.
И о г а н н В а л ь т е р — ресторатор.
К е р н — майор американской разведки.
А н н а В е л ь м у т — агент американской разведки, за 40 лет.
М е т р д о т е л ь.
Время действия — после войны.
Место действия — Берлин, Нюрнберг, Ротенбург.
Акт первый
Кабинет советского военного коменданта в одном из немецких городов на границе советской и американской оккупационных зон. Стрельчатые окна, выходящие на площадь. Письменный стол, кресла, диван, полевой телефон. За окнами солнечный летний полдень. При открытии занавеса на сцене полковник Л е о н т ь е в, военный комендант, и лейтенант Ф у н т и к о в.
Ф у н т и к о в. Опять, как ряженые, пришли, товарищ полковник… Прямо в цирк с этими немцами!
Л е о н т ь е в. Давай их сюда.
Ф у н т и к о в выходит из кабинета и возвращается с т р е м я н е м ц а м и, одетыми весьма неожиданно: все они в тяжелых шубах, верблюжьих башлыках и меховых сапогах. У всех довольно испуганный вид, что, впрочем, не мешает им очень дружно отчеканить: «Гутен таг, герр комендант!»
Гутен таг! Почему вы так странно одеты, господа? На улице восемнадцать градусов тепла, отцветают яблони и вишни. Уж не собрались ли вы на Северный полюс?
Немцы скорбно молчат.
Л е о н т ь е в. Ну, что же вы молчите?
Один из немцев, пожилой, тучный человек, выходит вперед, снимает башлык и отвешивает низкий поклон Леонтьеву. Это Ш т у м п е.
Ш т у м п е. Герр оберст, вы видите перед собой мирных, честных и глубоко несчастных немцев. Мы видим в вашем лице советские военные власти, к которым относимся с глубочайшим уважением и… с некоторым страхом, герр оберст, если можно быть откровенным.
Л е о н т ь е в. Разумеется.
Ш т у м п е. Четыре года назад, двадцать второго июня, когда я услышал по радио крики нашего бесценного фюрера — будь он трижды проклят, — я сказал своей покойной жене Марте: «Срочно приобретай меховые вещи. Вся эта затея кончится Сибирью, а там птицы замерзают на лету и со стуком падают на землю». И вот, как видите, Гитлер капут, герр оберст, а мы готовы, как это ни прискорбно, ехать в Сибирь…
Л е о н т ь е в. В Сибирь? Вы уверены, что там не обойдутся без вас? Или, может быть, вы не можете обойтись без Сибири?
Ш т у м п е. Нет, мы охотно обошлись бы без Сибири, господин комендант, можете мне поверить на слово… Но поскольку есть приказ…
Л е о н т ь е в. Чепуха!.. Нет такого приказа. Я вижу, вы все еще верите брехне Геббельса и этим дурацким плакатам: «Свобода или Сибирь!» (К Штумпе.) Как ваша фамилия?