Катон возвращается.
Лентул
Спокойней, Луций!
Лонгин
Сергий, осторожней!
Катилина
За кем следить ты послан, Марк Катон,
Унылый соглядатай Цицерона?
Катон
Не за тобой, распутный Катилина,
Чьи преступления красноречивей,
Чем будешь ты под пыткой на суде.
Катилина
Уж не Катон ли мой судья?
Катон
Нет, боги,
Которые преследуют того,
Кто воле их не следует, и с ними
Сенат, который от смутьянов вредных
Огнем очистить должен Рим. Уйди
Иль дай пройти. Ты отравляешь воздух
Дыханием своим.
Цетег
Убить его!
Лентул
Кай, помоги!
Цетег
Катон, ты испугался?
Катон
Нет, бешеный Цетег! Что стало б с Римом,
Когда б Катон таких, как вы, страшился?
Катилина
Ты об огне заговорил. Так знай,
Что если он спалит на мне хоть волос,
Я кровью потушу его.
Катон
Квириты,[219]
Слыхали?
(Уходит.)
Катилина
Так и консулу скажи.
Цетег
Зря из него не вытрясли мы душу!
Ты чересчур медлителен, Лентул,
Хоть мы собой рискуем для тебя же:
Ведь власть тебе Сивилла обещала.
Катилина
Он обо всем забыл: теперь он претор
И льстит ему сенат.
Лентул
Неправда, Луций!
Лонгин
Твои укоры не нужны Лентулу.
Цетег
Они нужны для дела. Ведь оно
Идет назад, когда стоит на месте.
Лентул
Обсудим...
Цетег
Нет, сперва вооружимся:
Те, кто не воздает нам по заслугам,
Все отдадут, когда сверкнет наш меч.
Катилина
Приводят к цели руки, а не речь.
Уходят.
СЦЕНА ВТОРАЯ
Комната в доме Цицерона.
Входят Цицерон и Фульвия.
Цицерон
Как могут боги в этот час опасный
Быть столь непроницаемо бесстрастны?
Ужели и Юпитер стал слепым,
Как ты, о потерявший разум Рим?
Спят боги. Спит сенат невозмутимый.
Кто защитит тебя, мой край родимый?
Кем будет пробужден твой гнев, Кронид?[220]
Когда злодея молния казнит?
И раньше сеял он вражду, а ныне
Всей смутой Рим обязан Катилине.
Она последней будет. Он падет,
Но, до того как пасть, на все пойдет.
Ведь честолюбье — страсть, с которой сладить
Трудней всего недюжинной натуре.
Оно — поток и вспять не потечет,
Не подчинится ни уму, ни сердцу,
Но, презирая совесть, веру, право,
С самой природой дерзко вступит в бой.
Нет, здесь не честолюбье! Катилина
Задумал дело пострашней: разрушить
То, что потом восстановить не смогут
Ни люди, ни века. — Прошу, присядь.
Ты, Фульвия, меня ошеломила.
Не в силах разум примириться с тем,
Что вымыслы трагедий затмевает!
Как! Родина не залечила ран,
Гражданскою войною нанесенных,[221]
Жизнь и надежда в ней едва воскресли,
А ей уж муки новые готовят,
Чтоб имя Рима древнее забвенью
С невиданной жестокостью обречь!
В каких умах чудовищно преступных,
Исполненных отчаянья и злобы,
Отравленных нуждою и распутством
Возникнуть мысль подобная могла?
Да разве наши дети, вспоминая
О злодеяньях Мария и Суллы,
Их не сочтут игрой в сравненье с ней?
Хотя повинны эти властолюбцы
В убийстве братьев, родичей, отцов,
В позоре дев, в бесчестии матрон,
Но на богов они не покушались
И не пытались Рим лишить величья.
А тут хотят его разграбить, сжечь
И, стало быть, опустошить всю землю,
Затем что вся вселенная мала
Для тех, кому в отчизне слишком тесно.
Фульвия
Ты прав. И я подумала о том же.
Цицерон
Почел бы я вершиною злодейства
То, что они свой замысел преступный
Скрепили человеческою кровью,
Когда бы не был он еще страшней,
Чем гнусный их обряд.
Фульвия
Достойный консул,
Поверь, пресеклось у меня дыханье,
Когда впервые услыхала я
Об этом приводящем в ужас плане.
Я не могла о нем не рассказать,
Затем что сообщенная мне тайна
Меня сжигала.
Цицерон
вернуться
221
...ран, гражданскою войною нанесенных... — Имеется в виду первая гражданская война (88-82 до н. э.) между сулланцами и марианцами.