Миссис Литлуит. Да, в самом деле, нам трудненько приходится и с его питанием, и с его одеждой! Он обрывает все пуговицы и раздирает на себе платье при каждом слове, которое из себя исторгает.
Литлуит. Он говорит, что не переносит людей моей профессии.
Миссис Литлуит. О да! Он сказал моей матушке, что стряпчий — это коготь Зверя,[308] и что, выдав меня замуж за стряпчего, она почти совершила смертный грех.
Литлуит. Он говорит, что каждая строка, написанная стряпчим для оглашения в архиепископском суде, — это длинный черный волос, вычесанный из хвоста антихриста.
Уинуаиф. Когда же появился этот проповедник?
Литлуит. Дня три тому назад.
Куорлос. Да что ты, сэр, прирос здесь, что ли? Хорошо еще, что я до тебя добрался, пробегав больше трех часов! Плохой же ты товарищ, если уходишь из дому в такой недозволительно ранний час! Судя по всему, ты отправился бродить по городу, когда все еще спали, кроме какой-нибудь шайки наемных музыкантов или тряпичников, разгребающих мусорные ямы, или слишком усердных молельщиков. Скажи, пожалуйста, отчего это тебе не спится? Что, тебе заноза в глаз попала, или у тебя колючки в постели?
Уинуаиф. Уж не знаю. Во всяком случае, у тебя-то в сапогах колючек нет, если ты потратил столько труда, бегая и разыскивая меня.
Куорлос. Да, конечно уж! Но будь уверен, если бы я охромел, я поднял бы на ноги всех ищеек в городе и все равно напал бы на твой след. А, мистер Джон Литлуит! Храни вас бог, сэр! Некоторым из нас пришлось-таки жарко вчера вечером, Джон. Не повторить ли нам сегодня? Чем ушибся, тем и лечись, как говорится, — не правда ли, стряпчий Джон?
Литлуит. Помните ли вы, мистер Куорлос, что мы с вами обсуждали вчера вечером?
Куорлос. Не помню, Джон, чтобы я вчера что-нибудь обсуждал или делал; при таких обстоятельствах у меня все вылетает из головы.
Литлуит. Да ну? Даже и, то, что говорилось о моей Уин? Вы посмотрите-ка на нее: она сегодня одета именно так, как я вам обещал! А ну, послушайте-ка! (Шепчет ему на ухо.) Разве вы забыли?
Куорлос. Клянусь головой, я буду впредь избегать вашего общества, Джон, когда я пьян: очень уж у вас опасная память. Определенно скажу: опасная память.
Литлуит. Да почему же, сэр?
Куорлос. Почему! Мы все были немножко под хмельком вчера вечером, после того как несколько раз опрокинули по стаканчику, и тогда мы уговорились со стряпчим Джоном, что я на следующий день зайду и кое-что сделаю с Уин — я не помню, что именно. И вот он мне теперь это напоминает; говорит, что уже собирался идти за мною. Клянусь честью, если вы, Джон, обладаете ужасной способностью помнить в трезвом состоянии все, что вы обещали в пьяном виде, Джон, то я буду вас остерегаться, Джон. Но на сей раз я сделаю то, что вы хотите. Пусть уж будет по-вашему. Где ваша жена? Идите сюда, Уин (Целует ее.)
Миссис Литлуит. Да что это, Джон? Разве ты не видишь, Джон? Ах, да помоги же мне, Джон!
Литлуит. Ах, Уин! Полно, что с тобой, Уин? Будь настоящей женщиной. Мистер Куорлос честный джентльмен и наш уважаемый, искренний друг, Уин; и притом он друг мистера Уинуайфа, а мистер Уинуайф — искатель руки твоей матушки, Уин, как я тебе уже говорил, Уин, и таким образом, быть может, станет нашим папашей, Уин; они оба почтенные добрые друзья. — Мистер Куорлос! — Ты должна поближе познакомиться с мистером Куорлосом, Уин; не ссорься с мистером Куорлосом, Уин.
Куорлос (целует ее снова). Нет, мы еще раз поцелуемся и ограничимся этим.
Литлуит. Да, вот именно, дорогая моя Уин!
Миссис Литлуит. Нет, ты в самом деле дурак, Джон!
Литлуит. Вот, вот! Так она меня и называет: дурак Джон! Обратите внимание, джентльмены! Ну как же, моя прелестная, бархатная миссис Литлуит? Дурак Джон? Да?
Куорлос (в сторону). Вернее было бы назвать тебя Джон сводник, судя по твоему поведению! (Целует ее снова.)
Уинуайф. А ну-ка, будь осторожнее, хотя бы из почтения ко мне!
Куорлос. Ого! Каким ты вдруг стал почтенным! Боюсь, как бы это семейство не обратило тебя в реформатскую веру. Не поддавайся! Я понимаю: поскольку она в будущем может стать вашей падчерицей, ей придется просить у вас благословения, когда ей захочется в Тотнеме[309] покушать сладенького! Ладно! Я буду осторожнее, сэр! Но, ей-богу, ты бы хорошо сделал, если бы перестал охотиться за вдовой. Ну можно ли волочиться за старой, почтенной, кривоногой прелестницей? Стоит только в городе появиться какой-нибудь старой протухшей требухе, как ты уж тут как тут: обнюхиваешь, облизываешься и собираешься посвятить этому занятию всю жизнь. Ты штопаешь и вылизываешь старую рваную рукавицу, как заправский житель зловонных трущоб, где продают всякую дрянь, или, еще хуже, привязываешь себя заживо к трупу и всячески чистишь его скребницей, стараясь к нему подольститься! Ей-богу, многие из тех, за кем ты волочишься или волочился, настолько стары, что им уже недоступны ни радости брачной жизни, ни более невинные удовольствия. Почтеннейшие орудия размножения перестали служить им уже лет сорок тому назад. Имея с ними дело, ты попадаешь в склеп, где тебе нужен факел и три вязанки хворосту, и только тогда, пожалуй, ты заставишь их что-то почувствовать и получишь в меру своих заслуг. Славное занятие для мужчины — расходовать этаким образом свое жизненное пламя, распутничая со старухой, чтобы выгребать себе богатство из-под груды золы! Да через какой-нибудь месяц после того как ты женишься на одной из них, ты станешь похож на больного желтухой или, хуже того, малярией, голосок у тебя будет, как у сверчка, а походка паучья. Уж лучше выслушивать по пятнадцати неистовых и оглушительных проповедей в неделю или поселиться в старом поломанном ящике, да с голодухи курить солому вместо табака из сломанного чубука. Неужели ты надеешься приучить свои уши и желудок к скучным застольным молитвам? Да притом еще твой названный сыночек, который по возрасту годится тебе в отцы, будет бубнить эти молитвы до тех пор, пока все кушанья на столе не простынут окончательно. А каково будет, когда собравшиеся за столом добрые труженики и усердные едоки поднимут шум по вопросу о предопределении,[310] который поставит ваша почтенная супруга, время от времени перемежая спор стаканом вина или изречением Нокса?[311] А как вам понравится сопровождаемое плевками в сторону сатаны поучение и увещание жить в трезвости, рассчитанное часов на шесть, поучение, лучшую часть которого составляют те места, где проповедник покашливает и запинается? А каково вам будет слушать бормотание молитв над железными сундуками, словно заклинание, отмыкающее замки? И все это вам придется переносить в надежде получить две-три серебряные ложки да миску для супа. Ведь большего она вам в завещании не откажет. Уж будьте уверены, имение свое она оставит не вам. Все вдовы таковы.
310
...по вопросу о предопределении... - Согласно кальвинистическому учению, принятому также пуританами, каждый человек от самого своего рождения «предопределен», то есть предназначен испытывать после смерти вечное блаженство (в раю) или терпеть вечные муки (в аду), независимо от своих стараний или нежелания жить добродетельно.