Оверду (в сторону). Вот воплощенное беззаконие, огромное, как ее туша! Надо это все записать, все до мельчайших подробностей.
Урсула. Посмотри, сударик, кто там. И помни: моя цена пять шиллингов за свинью — самое малое; а если супоросная свинья, так на шесть пенсов больше, а если покупательница сама на сносях и просит свинины — надбавь еще шесть пенсов за это самое.
Оверду. О tempora, о mores![321] За одно то, чтобы раскрыть это беззаконие, стоило поступиться и своим званием, и почтенным положением. Как здесь обдирают несчастных потребителей! Но я доберусь и до нее, и до ее Мункафа и выведу на чистую воду бездну беззаконий. (Подходит к Урсуле.) Простите, пожалуйста, милейшая. Вы — самое жирное, что есть на ярмарке. Вы масляны, как фонарь полицейского, и сияете, как его сапоги. Скажите, достаточно ли добротен ваш эль и достаточно ли крепко ваше пиво? Способны ли они развязать язык и порадовать душу? Пусть ваш прелестный племянник пойдет и принесет.
Урсула. Это что еще за новый пустомеля?
Мункаф. Господи! Разве вы его не узнали? Это ж Артур из Бредли,[322] который читает проповеди. Славный учитель, достопочтенный Артур из Бредли! Как вы поживаете? Добро пожаловать. Когда мы услышим вас снова? Устраивайтесь поудобнее да поговорите о чем-нибудь таком... Я ведь был одним из ваших почитателей в свое время.
Оверду. Дай мне выпить, паренек, с твоей тетушкой, предметом любви моей; тогда я стану красноречивее. Но дай мне выпить чего-нибудь получше, не то у меня во рту будет горько и слова мои обрушатся на ярмарку.
Урсула. Что же ты не принесешь ему выпить и не предложишь сесть?
Мункаф. Вам чего — эля или пива, мистер Артур?
Оверду. Самого лучшего, что у вас найдется, отрок, самого лучшего; того, что пьет твоя хозяюшка и что сам ты потягиваешь по праздникам.
Урсула. Принеси ему шестипенсовую бутылку эля. Говорят, что у дурака легкая рука.
Оверду. Принеси две, дитя мое. (Усаживается в палатке.) Эль будет для Артура, а пиво для Бредли. Да еще эля для твоей тетушки, паренек!
(В сторону.) Результаты моей затеи превосходят мои ожидания. Я открою, таким образом, множество преступлений, и все-таки меня не узнают. Отлично! Я ведь именно и хотел казаться чем-то вроде дурачка или сумасшедшего.
Нокем. Ну как, моя миленькая, маленькая Урсула? Медведица ты моя! Неужто ты еще жива со своим выводком свиней и хрюкаешь еще на этой Варфоломеевской ярмарке?
Урсула. Небось удастся еще и подрыгать ногами после ярмарки, услышав, как ты будешь выть в телеге, когда тебя повезут на «холмик».
Нокем. На Холборн,[323] ты хотела сказать? Да за что же, за что же, славненькая моя медведица?
Урсула. За кражу пустых кошельков и ручных собачек на ярмарке.
Нокем. Ловко сказано, Урса! Просто ловко сказано!
Оверду (в сторону). Еще одно беззаконие: вор-карманник, а одет, как дворянин — при шпорах и в шляпе с пером! Запомню его приметы!
Урсула. Не ты ли, коновал ты этакий, распустил слух, будто я померла на Тернбул-стрит,[324] опившись пивом и обожравшись потрохами?
Нокем. Нет, чем-то получше, Урса; я говорил: коровьим выменем.
Урсула. Ну, придет час, я еще с тобой расквитаюсь.
Нокем. А как же ты это сделаешь? Отравишь меня, положив мне в пиво ящерицу? Или, может, подсунешь мне паука в трубку с табаком? А? Брось! Я тебя не боюсь: толстяки злыми не бывают! Я даже от твоего тощего Мункафа улизну. Давай-ка выпьем, добрейшая Урса, чтоб разогнать все заботы.
Оверду. Послушай-ка, паренек. Вот тебе на эль, а сдачу возьми себе. Скажи, как честный шинкарь: кто этот хвастливый молодчик — рыцарь большой дороги? А?
Мункаф. Что вы разумеете, мистер Артур?
322
Артур из Бредли — вымышленный шутовской персонаж, герой многих народных баллад и анекдотов.
323
Холборн — дорога, соединявшая Ньюгейтскую тюрьму с Тайберном — местом казней и публичных наказаний.