Коукс. Смотри-ка, Нампс, какой он славный! Давай послушаем его!
Уосп. Ах, батюшки! Ну чем это он славный? Что вам в нем понравилось? Может, его одеяние? Не желаете ли обменяться с ним? Что ж, разоблачайтесь и приступайте к обмену: с вас это станется. И с какой стати нам его слушать? Ну, какая причина? Разве вот только то, что он осел, значит, вашему семейству, как и всем придурковатым, доводится, быть может, родственником.
Коукс. Ах, Нампс, голубчик!
Оверду. И не льститесь на бурую траву, именуемую табаком.
Коукс. Отлично сказано!
Оверду. Ибо цвет его подобен цвету индейцев, его породивших.
Коукс. Ну разве не отлично сказано, сестрица?
Оверду. И, кто знает, быть может, когда трава эта произрастает в полях, аллигатор приходит на нее мочиться!
Уосп. Ах, господи! Ну отлично сказано, пускай будет по-вашему! Ну, пускай даже это самые отличные слова, какие вы только слышали! Что же из этого? Уйдете вы все-таки или нет? Неужто вы еще не наслушались всласть? Мисс Грейс! Пойдемте же! Прошу вас! Уж вы-то хоть не потворствуйте ему. Ей-богу, сэр, если вы, слушая эти побасенки, потеряете свое брачное свидетельство или еще что-нибудь, так помните, что старый Нампс вам это предсказывал! От всей души говорю вам!
Коукс. Отстань от меня со своими увещаниями, Нампс!
Оверду. Ни срезая этот вредоносный злак, ни суша его, ни сожигая его, мы не уничтожаем и никоим образом не умаляем опасности таящегося в нем яда лукавого змия; так поучают нас проповедники.
Коукс. Ну, ей-богу же, отлично! Правда, сестрица?
Оверду. Потому-то у курильщиков табака легкие испорчены, печенка пятниста, а мозг прокопчен, как стены этой вот лавки, принадлежащей торговке свининой, и все их внутренности черны, как сковорода, которую вы только что видели.
Коукс. Замечательное сравнение, сэр! Вы видели эту сковороду?
Эджуорт. Да, сэр!
Оверду. Потому-то у некоторых любителей табачного зелья нос проваливается, образуя как бы третью ноздрю для выхода табачного дыма, и лица их становятся похожи на трефовый туз, или, вернее, на лилию. И происходит это от табака, исключительно от табака. И напрасно злостно клевещут на дурную болезнь, будто она всему причиной: дурная болезнь — невинная болезнь по сравнению с табаком.
Коукс. Ну можно ли было упустить такое развлечение, сестрица? Это любому понравится!
Миссис Оверду. Кроме Нампса, пожалуй.
Коукс. Он не может этого понять.
Эджуорт (вытаскивая кошелек из кармана Коукса, в сторону). А ты можешь это понять?
Коукс. Что вы хотите, сестрица, от человека, который вообще ничего не смыслит. Есть ведь и такие, которые ни о чем и думать-то не могут, как о своей шпаге.
Эджуорт (передавая кошелек Найтингейлу, в сторону). Шпарь к Урсуле, Найтингейл, и снеси ей все это в утешение. Мигом. Сама судьба послала нам этого молодчика для доброго почина.
Оверду. Но к чему я говорю о телесных недугах с вами, любителями ярмарочных забав?
Коукс. Это ведь он о нас, сестрица! Ей-богу, здорово!
Оверду. Внемлите, сыны и дщери Смитфилда! Узнайте, какими болезнями табак поражает разум. Он порождает сварливость, он порождает чванство, он порождает досаду и злобу, а порою даже и побои!
Миссис Оверду. По-моему, братец, он напоминает чем-то мистера Оверду.
Коукс. И мне так показалось, сестрица. Он очень даже напоминает мистера Оверду — особенно, когда говорит.
Оверду. Загляните в любой уголок города, в трущобы Стрейта или в Бермуды,[326] где люди научаются склокам и сварам, посмотрите, чем они наполняют дни свои — табаком и пивом! Ибо даже если ученики и наставники далеки друг от друга, то посредником всегда оказывается бутылка пива и табак: им в угоду поучает наставник, за них платят новообращенные. Тридцать фунтов в неделю за пиво! Сорок за табак! А потом вдесятеро больше — опять за пиво! Сперва пьют по одному разу, потом — по второму, потом — по третьему, потом — по четвертому. И так пивная бутылка закабаляет человека, а табак одуряет его.
Уосп. С ума сойти! Да вы приросли тут, что ли? Уйдете вы когда-нибудь или нет? Что вы нашли путного в этом завывании? Да если его слушать, он бог весть что о себе возомнит! Вы что же, сэр, обосновались тут надолго? Лавочку хотите открыть?
326
Стрейт, Бермуды — темные уголки Лондона, где ютились громилы, сутенеры и всякого рода жулики.