Миссис Уоррен(ворчливо). Как ты груба со мной, Виви.
Виви. Пустяки. Не пора ли спать? Уже одиннадцатый час.
Миссис Уоррен(с ожесточением). Что толку ложиться? Неужели ты думаешь, что я засну теперь?
Виви. Почему же нет? Я засну.
Миссис Уоррен. Ты! У тебя нет сердца. (Вдруг разражается бурной тирадой на естественном для нее языке женщины из простонародья, — махнув рукой на материнский авторитет и на светские условности и обретя новую силу в сознании собственной правоты.) Нет, не могу я больше терпеть. Где же после этого справедливость? Какое ты имеешь право задирать нос передо мной? Ты передо мной хвастаешься, чем ты стала! Передо мной! А кто, как не я, тебе в этом помог? А мне кто помогал? Стыдно тебе! Ты дурная дочь, ханжа и гордячка!
Виви(садится, пожимая плечами, но без прежней уверенности; ее слова, которые за минуту до этого казались ей самой такими благоразумными и, убедительными, звучат сухо и лицемерно по сравнению с той силой, которая слышится в тоне миссис Уоррен). Не думайте, ради бога, что я ставлю себя выше вас. Вы нападали на меня, пользуясь материнским авторитетом; я защищалась, пользуясь превосходством порядочной женщины. Скажу прямо, я не намерена терпеть ваши выходки; но если вы прекратите их, вам не придется терпеть мои. У вас могут быть свои убеждения, свой образ жизни — это ваше право; я вам мешать не буду.
Миссис Уоррен. Мои убеждения, мой образ жизни! Вы послушайте ее только! Что же, по-твоему, я воспитывалась, как ты, могла привередничать и выбирать себе образ жизни? По-твоему, я потому на это пошла, что мне нравилась такая жизнь, или я думала, что так и следует, и не захотела бы поступить в колледж и стать образованной, если б у меня была возможность!
Виви. Какой-нибудь выбор есть у каждого. Не всякая девушка может стать королевой Англии или начальницей Ньюнхэмского колледжа, но даже самая бедная может стать либо тряпичницей, либо цветочницей, смотря по вкусу. Люди всегда сваливают свою вину на силу обстоятельств. Я не верю в силу обстоятельств. В этом мире добивается успеха только тот, кто ищет нужных ему условий и, если не находит, создает их сам.
Миссис Уоррен. На словах все легко, очень легко, а вот не хочешь ли, я тебе расскажу, какие были у меня условия?
Виви. Да, расскажите. Может быть, вы сядете?
Миссис Уоррен. Сяду, сяду, не беспокойся. (С ожесточенной энергией выдвигает стул вперед и садится.)
Виви смотрит на нее с невольным уважением.
Знаешь, кто была твоя бабушка?
Виви. Нет.
Миссис Уоррен. Да, не знаешь! Так я тебе скажу. Она называла себя вдовой, торговала жареной рыбой в лавчонке близ Монетного двора и жила на это с четырьмя дочерьми. Две из них были родные сестры — это мы с Лиз; и обе мы были красивые и статные. Должно быть, наш отец был человек сытый и гладкий. Мать врала, будто бы он был из благородных, — ну, не знаю. А другие две — наши сводные сестры — были щуплые, некрасивые, сущие заморыши, зато честные и работящие. Мы с Лиз забили бы их до смерти, если б не мать, — та нас тоже била смертным боем, чтобы мы их не трогали. Ведь они были честные. Ну и чего же отит добились своей честностью? Я тебе скажу. Одна работала на фабрике свинцовых белил по двенадцать часов в день, за девять шиллингов в неделю, пока не умерла от свинцового отравления. Она думала, что у нее только руки отнимутся, да вот умерла. Другую нам всегда ставили в пример, потому что она вышла замуж за рабочего с продовольственного склада и содержала его комнату и трех ребят в чистоте и опрятности на восемнадцать шиллингов в неделю… пока муж не запил. Стоило ради этого быть честной, как ты думаешь?
Виви(с сосредоточенным вниманием). Вы с сестрой так думали тогда?
Миссис Уоррен. У Лиз было свое мнение, у нее характер сильней. Мы с ней учились в церковной школе — а все для того, чтобы быть похожими на леди и хвастаться перед другими девчонками, которые нигде не учились и ничего не знали. Потом в один прекрасный вечер Лиз ушла из дому, да так и не вернулась. Учительница думала, что и я скоро пущусь по той же дорожке; недаром священник все твердил мне, что Лиззи плохо кончит — бросится с Ватерлооского моста. Идиот несчастный, много он смыслил! Ну, а меня фабрика белил больше пугала, чем река; да и ты бы испугалась на моем месте. Священник устроил меня судомойкой в ресторан общества трезвости — за спиртным можно было посылать. Потом я стала кельнершей; потом перешла в бар на Ватерлооском вокзале — четырнадцать часов в сутки подавать и мыть рюмки за четыре шиллинга в неделю, на своих харчах. Это считалось большим повышением. И вот в одну мерзкую, холодную ночь, когда я так устала, что едва держалась на ногах, заходит в бар за полпинтой виски — кто бы ты думала? — Лиззи! В длинной меховой ротонде, нарядная и беззаботная, с целой кучей золотых в кошельке.