Кандида. О, злачные места по воскресеньям закрыты. А если бы они даже и не были закрыты, они не решаются идти туда — из боязни, что их увидят. Кроме того, Джемс, дорогой, ты так замечательно проповедуешь, что это все равно что пойти на какое-нибудь представление. Почему, ты думаешь, женщины слушают тебя с таким восторгом?
Морелл(шокированный). Кандида!
Кандида. О, я-то знаю! Ты глупый мальчик. Ты думаешь, это все твой социализм или религия? Но если бы это было так, тогда они бы и делали то, что ты им говоришь, вместо того чтобы приходить и только глазеть на тебя. Ах, у всех у них та же болезнь, что и у Просси.
Морелл. Просси? Какая болезнь? Что ты хочешь сказать, Кандида?
Кандида. Ну да, Просси и все твои другие секретарши, какие только были у тебя. Почему Просси снисходит до того, чтобы мыть посуду, чистить картошку и делать то, что должно бы ей казаться унизительным, получая при этом на шесть шиллингов меньше, чем она получала в конторе? Она влюблена в тебя, Джемс, вот в чем дело. Все они влюблены в тебя, а ты влюблен в свои проповеди, потому что ты так замечательно проповедуешь. А ты думаешь, что весь этот энтузиазм из-за царства божьего на земле. И они тоже так думают. Ах ты, мой глупенький!
Морелл. Кандида, какой чудовищный, какой разлагающий душу цинизм! Ты что — шутишь? Или… но может ли это быть — ты ревнуешь?
Кандида(в странной задумчивости). Да, я иногда чувствую, что я немножко ревную.
Морелл(недоверчиво). К Просси?
Кандида(смеясь). Нет, нет, нет! Не то что ревную, а огорчаюсь за кого-то, кого не любят так, как должны были бы любить.
Морелл. За меня?
Кандида. За тебя! Да ведь ты так избалован любовью и обожанием, что я просто боюсь, как бы это тебе не повредило! Нет, я имела в виду Юджина.
Морелл(ошеломленный). Юджина?
Кандида. Мне кажется несправедливым, что вся любовь отдается тебе, а ему — ничего, хотя он нуждается в ней гораздо больше, чем ты.
Морелла невольно передергивает.
Что с тобой? Я чем-нибудь расстроила тебя?
Морелл(поспешно). Нет, нет. (Глядя на нее тревожно и настойчиво.) Ты знаешь, что я совершенно уверен в тебе, Кандида.
Кандида. Вот хвастунишка! Ты так уверен в своей привлекательности?
Морелл. Кандида, ты удивляешь меня. Я говорю не о своей привлекательности, а о твоей добродетели, о твоей чистоте, — вот на что я полагаюсь.
Кандида. Фу, как у тебя язык поворачивается говорить мне такие гадкие, такие неприятные вещи! Ты действительно поп, Джемс, сущий поп!
Морелл(отворачиваясь от нее, потрясенный). Вот то же самое говорит Юджин.
Кандида(оживляясь, прижимается к нему, положив ему руку на колено). О, Юджин всегда прав. Замечательный мальчик! Я очень привязалась к нему за это время в деревне. Ты знаешь, Джемс, хотя он сам еще ничего не подозревает, но он готов влюбиться в меня без памяти.
Морелл(мрачно). Ах, он не подозревает?
Кандида. Ни чуточки. (Она снимает руку с его колен и, усевшись поудобней, сложив руки на коленях, погружается в задумчивость.) Когда-нибудь он это поймет, когда будет взрослым и опытным — как ты. И он поймет, что я об этом знала. Мне интересно, что он подумает обо мне тогда?
Морелл. Ничего дурного, Кандида; я надеюсь и верю — ничего дурного.
Кандида(с сомнением). Это будет зависеть…
Морелл(совершенно сбитый с толку). Будет зависеть! От чего?
Кандида(глядя на него). Будет зависеть от того, как у него сложится все.
Морелл недоуменно смотрит на нее.
Разве ты не понимаешь? Это будет зависеть от того, как он узнает, что такое любовь. Я имею в виду женщину, которая откроет ему это.
Морелл(в полном замешательстве). Да… нет… я не понимаю, что ты хочешь сказать.
Кандида(поясняя). Если он узнает это от хорошей женщины, тогда все будет хорошо: он простит меня.
Морелл. Простит?
Кандида. Но представь себе, если он узнает это от дурной женщины, как это случается со многими, в особенности с поэтическими натурами, которые воображают, что все женщины ангелы! Что, если он откроет цену любви только после того, как уже растратит ее зря и осквернит себя в своем неведении! Простит ли он меня тогда, как ты думаешь?