Пьют.
С а л и х о в. Ах, товарищ Сахатов! Пока люди устроят свою жизнь как надо, немало натерпятся. Вот и у меня в гражданскую брат погиб. Вместе под Каахка дрались, когда англичан гнали.
С а х а т о в. И я под Каахка воевал. А потом в Джебеле, в штабе политотдела работал.
С а л и х о в. В Джебеле? Товарищ Сахатов, родной, да и я там с кавалерийским полком стоял.
С а х а т о в. Постой-ка, постой! Не о тебе ли я тогда слыхал? Как сейчас помню, про одного Салихова рассказывали, отважного бойца. Дай вспомнить, кто говорил…
С а л и х о в. Не Волошин ли?
С а х а т о в. Точно, Волошин!
С а л и х о в. Наш комиссар.
С а х а т о в. Вот как оно бывает. Молодыми в двух шагах друг от друга были, а пока довелось встретиться — состарились. А Волошин геройский был человек. Помнится, песню он одну любил. Из России, с фронта привез. Все мы ее тогда разучили, хоть и плохо русский язык еще знали.
С а л и х о в (запевает).
С а х а т о в (подпевает).
С а л и х о в и С а х а т о в (вместе).
С а х а т о в. Эх, друг Салихов, что может быть лучше старой боевой песни?
С а л и х о в. Вот так повод выпить!
Смеются, пьют, встают и обнимаются. Входит Б а т ы р, увидев их, пятится.
Пойдем, пока соберутся, я тебе дом свой покажу, поглядишь, как живу.
С а х а т о в. И сад покажи! Обожаю сады. Не был бы я редактором, обязательно пошел бы в садовники.
Смеются. Сахатов идет в сад, за ним Салихов. О г у л б и к е, войдя в двери, шепотом подзывает Салихова.
О г у л б и к е. Назар, а Назар?
С а л и х о в. Ну, что тебе?
О г у л б и к е. Как дела идут?
С а л и х о в. Хорошо идут, отстань! (Про себя.) Хорошо-то хорошо, а на душе погано. Словно гадость какую-то съел. Эх!.. (Уходит в сад.)
О г у л б и к е. Говорит: хорошо, а сам кислый.
Входит Д ж е р е н в белом платье, в руках шляпа.
Джерен-джан, наконец-то! Где же ты была? Батыр как сумасшедший побежал к тебе, а тебя дома не оказалось, он как сумасшедший обратно. Места себе не находит.
Д ж е р е н. Я отлучилась ненадолго из дому, не ждала его так скоро… (Опустив голову.) Рассердился?
О г у л б и к е. Ужасно рассердился!
Вбегает Б а г т ы.
Б а г т ы. Джерен! (Громко.) Батыр, Батыр!..
Д ж е р е н (зажимает ей рот). Шш!..
О г у л б и к е. Беги, Багты, на кухню, взгляни на плов, не подгорел бы… Постой! Батыру не говори, что Джерен пришла.
Багты уходит.
Сейчас увидишь, как он на тебя сердится. Стань там, в тени. (Кричит.) Батыр! Батыр!
Входит Б а т ы р.
Б а т ы р. Джерен звонила?..
О г у л б и к е. Да, да…
Батыр бросается к телефону.
Уже положила трубку.
Б а т ы р. Рассердилась, что я не дождался ее?
О г у л б и к е. Ужасно рассердилась!
Б а т ы р. Где она?
О г у л б и к е. Ее куда-то вызвали, даже не сказала куда.
Б а т ы р (уходя). Я разыщу ее!
О г у л б и к е. Где же?
Б а т ы р. На вершине Копет-Дага, на дне Аму-Дарьи, на краю света!
О г у л б и к е. Приятно ей будет услышать такие слова.
Б а т ы р. Только посмей сказать! Знаю я твой язычок.
О г у л б и к е. Зачем мне говорить? Это и без меня дойдет до ее ушей. (Смотрит в сторону Джерен.)
Б а т ы р (повернувшись). Джерен! (Кидается к ней.)
Д ж е р е н. Батыр! (Останавливаются, застеснявшись матери.)
О г у л б и к е. Да уж обнимайтесь, обнимайтесь! Ну, обнимайтесь, я отвернусь! (Отворачивается.) Сейчас же обнимитесь! (Топает ногой.)
Батыр обнимает Джерен и уводит ее в дом. Огулбике, улыбаясь, глядит им вслед.
Самая большая радость — это счастье твоего ребенка.
Входит Х а й ы т о в.
Х а й ы т о в. По всему городу разыскивал редактора Сахатова, а он, оказывается, здесь. Устал я, как ишак Насреддина.