Н а з а р. Не надо. Меня это меньше интересует. Вы свободны. Но когда вы будете следующий раз пить из чайника, понюхайте предварительно содержимое.
С а д ы к. Это точно. А то еще, чего доброго, водки наглотаешься. (Церемонно раскланивается и уходит, стараясь держаться прямо.)
Н а з а р (просмотрев папки, подходит к двери и кричит). Набат Каримова здесь? Заходите, прошу.
Входит Н а б а т, женщина лет сорока, но выглядит очень моложаво, чему, очевидно, помогает искусство косметики. Одета с претензией на шик, держится кокетливо и несколько жеманно.
Н а б а т. Ни слова, товарищ следователь, ни звука. Я расскажу все сама. Я никогда ничего не скрываю, в особенности от родного моего правительства.
Н а з а р. Откуда вы знаете, что мне нужно?
Н а б а т. Я все знаю. Все. Я не дура, и не надо меня ловить. Да, шью. Шью! Без патента. На дому. Но кому? Вот, я от волнения даже стихами заговорила.
Н а з а р. Товарищ Каримова…
Н а б а т. Товарищ уполномоченный, перед вами женщина. Дайте ей слово.
Н а з а р (садясь к столу и закуривая сигарету). Говорите. Но только как можно короче.
Н а б а т. Так вот — кому?
Н а з а р. Что кому?
Н а б а т. Кому я шью? Только близким родственникам и самым любимым подругам. Не могу сидеть без дела. Работала бы спокойно на старом месте, но тут вышел один принципиальный конфликт. Не беда. Через три недели я поступаю в ателье Дома офицеров.
Н а з а р. Все это очень интересно, но не это мне нужно.
Н а б а т (кокетливо). А что вам нужно?
Н а з а р. Ваш муж Худайназаров в тюрьме сидел?
Пауза.
Н а б а т. Если не ошибаюсь, сидел. Но всего только три месяца.
Н а з а р. За то, что избил своего соседа?
Н а б а т. Из-за меня. Только из-за меня. Он физически не переносит, когда мне наносят оскорбления. А этот подонок, я не буду задерживаться на его профиле, назвал меня вслух спекулянткой. Вы представляете? И мой муж, мой Омар, запылал, как факел. Ноздри раздулись, кулаки сжались, глаза засверкали! Ах, какой у меня муж, товарищ следователь! Не муж, а кино. Он работает по ремонту обуви, прилично зарабатывает. Вот эти туфли, которые на мне, он сам сшил собственными руками. Не хуже заграничных. Как вы находите?
Н а з а р. А драться он все же продолжает?
Н а б а т. Как вам не совестно, товарищ особоуполномоченный, задавать такие вопросы?
Н а з а р. А почему он пришел в кабинет начальника жилуправления Шамурадова и пригрозил ему: «Это вам даром не пройдет». Было это?
Пауза.
Н а б а т. Было. И опять из-за меня!.. (Плачет.)
Н а з а р. Успокойтесь. Выпейте воды. Я вас слушаю.
Н а б а т (утерев слезы и глотнув воды). Ателье, в котором я до сих пор работала, взяло на себя обязательство выполнять заказы не только качественно, но и точно в срок. И я всегда чувствовала себя счастливой, когда аккуратно по квитанции вручала заказчику его новый костюм. Да, именно счастливой! Вам смешно, молодой человек, но это так.
Н а з а р. Мне не смешно.
Н а б а т. И вот однажды наша мастерица приносит раскроенный материал и говорит, что по распоряжению директора его надо сшить вне всякой очереди. А что это значит?
Н а з а р. Это значит, что кто-то вовремя не получит свой заказ.
Н а б а т. Вы поразительно тонко чувствуете! Я не знаю, кто этот кто-то — туркмен, русский, узбек, таджик или еще кто, но это советский гражданин, которого я ценю и уважаю превыше всего на свете.
Н а з а р. Факты, товарищ Каримова, факты!
Н а б а т. Минутку терпения, начнутся и факты. У меня все внутри закипело, и я побежала к директору, а там стоит этот самый Шамурадов. Я и говорю директору: «Кому-то я должна шить вне очереди, а кто-то должен страдать?!» А этот Шамурадов вдруг: «Не кому-то, а мне». Значит, думаю, шишка. И тут справедливость разлилась по всему моему организму, и я сказала: «Нет!» — «Вы еще вспомните обо мне!» — это он, Шамурадов, по моему адресу. Ну и что? Через неделю меня сократили. И вот тут-то мой муж пошел к нему, к Шамурадову, в жилуправление и пригрозил: «Это вам даром не пройдет».
Н а з а р. И вчера вечером на улице свалил его с ног и избил?
Н а б а т. Как у вас язык поворачивается, товарищ особоуполномоченный, высказывать подобные предположения? Омар хотел тащить меня в народный контроль, в местком, в райком и выше. Мы бы добились защиты, но я не пошла. Я надорвалась. Нервы мои были на исходе. Я больше не могу переживать. Я хочу покоя и… ласки. И я пойду к офицерам.