Б е г е н ч. Кто же он? Кто твой жених?
С а х р а. Сын Кюйкибая! Но я никогда, никогда не выйду за него! Надень мне свое колечко, Бегенч!
Сахра снова протягивает ему руку. Бегенч надевает ей на палец колечко.
Б е г е н ч. Голубка ты моя! Пойдем! Наберем в твой кувшин воды!
Они идут к речке. За сценой слышны голоса: «Ну, толкай же! Чего ты встал?!» — «Да яма тут, что, не видишь?»
Затем на сцену вваливаются батраки Кюйкибая. Их прозвища — Д л и н н ы й и К о р о т к и й. Длинный тянет арбу, ему сзади помогает Короткий. Одеты они бедно, в лохмотьях, на ногах опорки. Переругиваются.
Д л и н н ы й. Тащу один, как ишак! Ты мне совсем не помогаешь!
К о р о т к и й. Не помогаю? Тогда тащи сам!
Он демонстративно отходит в сторону и садится. Длинный бросает оглобли арбы и укоризненно говорит своему товарищу.
Д л и н н ы й. Бай приказал доставить арбу, пока уста Хайдар не закрыл кузницу. Вставай, а то не успеем!
К о р о т к и й. Так это он тебе приказал, а не мне! Ты и старайся! А я на твоем месте не был бы дураком.
Д л и н н ы й. Зачем ты ругаешься?!
К о р о т к и й. Не хочешь — не буду. Сядь-ка! Слышишь, как комсомольцы песни поют? Так и хочется вместе с ними затянуть!
Д л и н н ы й. Не советую. Они кричат о новом мире, но как бы их баи старого мира не лишили! Глупые желторотые птенцы…
К о р о т к и й. Ослиная твоя голова! Что ты понимаешь!
Д л и н н ы й. Опять говорю — не ругайся!
К о р о т к и й. Да я же по-дружески!
Д л и н н ы й. И по-дружески не надо! Меня и так всю жизнь ругают!
К о р о т к и й. Перестань плакаться! Давай-ка лучше вступим, куда надумали.
Д л и н н ы й. А куда?
К о р о т к и й. Эх, пустоголовый!
Д л и н н ы й. Сказал — не ругайся! Куда вступим?
К о р о т к и й (оглядывается по сторонам. Делает предостерегающий жест). Тихо! Не кричи! Услышит Кюйкибай или его сын — несдобровать нам! Ну, ты согласен вступить?
Д л и н н ы й. Да объясни ты толком. Куда вступать-то? В комсомол или в басмачи?
К о р о т к и й (громко хохочет. Вытирает полой рваного халата глаза). Ну и уморил! В комсомол таких дураков, как ты, не принимают, да и староват ты немного, а для басмача слишком труслив! Больше месяца толкуем, куда вступить. Неужели забыл?
Д л и н н ы й. А, в колхоз! Ха-ха-ха!
К о р о т к и й. Чего ржешь? Вступим в колхоз — с бедностью расстанемся, женимся!
Д л и н н ы й. Да, как же! Женишься! Во сне!
К о р о т к и й. А почему бы и нет! Говорят, теперь калыма не будет, девушек продавать запретят.
Д л и н н ы й. Не дай бог дожить до таких дней! Какая она будет тебе жена, если ты за нее денег не платил? Да и что за дурак выдаст дочь без калыма? Дорого то, за что заплачено!
К о р о т к и й (мечтательно смотрит на реку). Э-э! Ты меня послушай! Бог свидетель — вступим в колхоз, возьмем себе жен без калыма. Я женюсь на красивой, ласковой, жить будем с нею душа в душу. Вечером будем пить чай, обниму я ее вот так…
Он протягивает руку к Длинному, обнимает его за плечи; тот поспешно вскакивает, плюет на землю.
Д л и н н ы й. Тьфу! Уйдем прочь! Что я тебе, бесплатная жена, что ли?
К о р о т к и й. Нужна мне такая саранча! Моя жена будет красавица, с муравьиной талией, глаза как пиалушки…
Д л и н н ы й. Да, да! Сначала ты ее обнимешь, потом — я, а потом еще кто-нибудь… Ведь в колхозе все общее!
К о р о т к и й. Пропади ты пропадом! Объяснять бестолковому — все равно что иголкой колодец копать! Пойми, дурак, жена не кетмень, что передают из рук в руки!
Д л и н н ы й. А ты забыл, что сказывал Кюйкибай? Сожгут все кибитки, снесут все хибарки, а вместо них настроят длинные казармы. Вот и будем жить вместе…
К о р о т к и й. Что-то плохо верится в это!
Он вытаскивает из-за пояса узелок, развязывает его, вынимает половину чурека и начинает есть. Длинный увлеченно продолжает рассказывать.
Д л и н н ы й. Ей-богу! В этих казармах все будет… как это говорят, дай вспомнить… обо… обоб… обобществленное!
К о р о т к и й. Что это за слово?
Д л и н н ы й. Это значит «твое-мое».
К о р о т к и й. Как это «твое-мое»?
Д л и н н ы й. А вот так: хочу взять твое — беру.
Он выхватывает из рук Короткого чурек и с аппетитом жует.
Хочешь взять мое — бери! Даже жену! Ей-богу!