С т а р у х а. Не тебе меня выгонять!
М я л и к. Нет, нет, пока Сахра не придет, ее никуда нельзя отпускать! А вот и Сахра!
Входят С а х р а и А н н а г у л ь.
М я л и к. Здравствуй, дочка! Знаешь, зачем вызвали тебя?
С а х р а. Нет…
М я л и к. Будь добра, скажи собранию — угрожал ли тебе тюрьмой Бегенч? Запрещал ли он тебе выходить замуж за байского сына?
С а х р а. И во сне я не слышала такого разговора…
М я л и к. Но вот эта старая женщина утверждает, что слышала, как Бегенч угрожал тебе…
С а х р а. Она не могла этого слышать, потому что Бегенч ничего такого мне не говорил…
С а п а р. А как ты посмела, обрученная, разговаривать с мужчиной?
Сахра молчит, опустив голову, потом решительно подымает глаза на Сапара.
С а х р а. Наши сердца не разлучит даже смерть!
Все смотрят на Сахру, хромая старуха незаметно покидает читальню.
С а п а р. Ты позоришь своего уважаемого отца!
Входит П а л ь в а н - а г а.
С а х р а. Я никогда не опозорю своего отца! Он сам знает, как ему сейчас поступать! Он может убить меня или помиловать!
П а л ь в а н - а г а. Молодец, доченька! Ничего не бойся. Расскажи все людям, пусть знают, что ни Бегенч, ни ты ни в чем не виноваты. Виноват только я один. Если бы я послушался совета председателя и вступил бы в колхоз, то не попался бы в сети баев и мне не пришлось бы насильно обручить свою дочь с байским сынком, но я думал, что в колхозе отнимут все мое имущество. Кюйкибай пугал меня этим. Теперь я понял: если будешь честно трудиться — колхоз станет для тебя родным домом. Вот наше заявление. Я и моя дочь просим принять нас в колхоз.
М я л и к. Спасибо, Пальван-ага! Видите, товарищи, и середняк пошел в наш колхоз!
К а н д ы м. Ну, старуха, как себя чувствуешь? Где же она? Убежала! Надо ее вернуть.
Уходит.
К о р о т к и й. Если бы я был на месте Сапара, я бы пошел к Кюйкибаю и сказал бы (заикается, подражая Сапару): «Б-бай-ага, зачем в-вам С-сахра, купите лучше м-мою ангельскую дочь».
С а п а р (от волнения заикается еще больше). Х-хей, К-короткий беспутник!
К о р о т к и й. Меня зовут Карягды!
М я л и к. Вот так, товарищи, постепенно мы разоблачим все проделки врагов. Но главное сейчас для нас — как полагается провести сев. Ведь от этого зависит наша будущая жизнь в колхозе. И еще я хочу вам сообщить радостную весть. На районной конференции секретарь райкома товарищ Анисимов сказал, что партия в ближайшее время направляет к нам из городов двадцать пять тысяч рабочих-специалистов. В Ашхабад уже прибыло пятьдесят человек. Теперь у нас будут и механики, и слесари, и кузнецы! Русские братья помогут нам во всем!
Раздаются дружные аплодисменты. Когда они стихают, слышится истерический крик хромой старухи. Затем входит о н а с а м а. В руках у нее головной убор, волосы распущены, лицо измазано сажей, на нем нарисованы усы и борода.
С т а р у х а. Я не потерплю издевательства над свободной женщиной! Я сообщу об этом в Ашхабад! Бесстыдник бросил мой борук в грязь. Смотрите!
К о р о т к и й. Ха-ха-ха! Да эта старуха в мужчину превратилась! Смотрите, у нее выросли усы и борода!
С т а р у х а. Вай! Вай! Он измазал мое лицо сажей! Я сожгу себя, сожгу!
К о р о т к и й. На́ спички!
М я л и к. Скажи, кто надсмеялся над тобой?
С т а р у х а. Кто? Ваш комсомолец Кандым!
А н н а г у л ь. Кандым?
Аннагуль обменивается с Мяликом Мергеном удивленными взглядами.
З а н а в е с.
Перед занавесом проходит б а с м а ч. Он по-прежнему в одежде муллы.
Б а с м а ч (бормочет молитву). Аллаху акбер! Бисмаллах-рахмани-рахим!
Входит Ч е р к е з.
Б а с м а ч. Никого вокруг?
Ч е р к е з. Никого…
Б а с м а ч. Где деньги?
Ч е р к е з. И деньги и оружие у «Пира». Подожди! Отец не должен знать, что я ухожу с вами! Теперь в моих жилах вместо крови бурлит огонь мести! Уходи, сюда идет какая-то женщина!
Б а с м а ч. Пока не стемнеет, я буду у арыка… Бисмаллах-рахмани-рахим, о аллах, о пророк! (Уходит.)
Черкез смотрит на приближающуюся женщину и узнает в ней С а х р у. Прячется и, когда Сахра поравнялась с ним, внезапно выскакивает. Сахра вздрагивает, хочет крикнуть, но Черкез зажимает ей рот.