При описании этих блужданий, Достоевский обыкновенно отмечает маршруты своих скитальцев. Так, например, мы можем проследить по плану путь господина Голядкина, или же кн. Мышкина перед припадком. Но особенно полно освещены и сложный маршрут и психологический смысл его на примере из "Преступления и наказания".
Раскольникова мы редко застаем дома, в его коморке. "Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид со своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и все казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок" (стр. 28).
Раскольников предпочитал бродить по городу без "деловой" цели, "чтоб еще тошнее было". Среди простора Петербурга, на его бесконечных проспектах, ровных и прямых как стрелка улицах, слагается эта ничем не задерживаемая, роковая мысль о праве на жизнь другого, логически совершенная, которая подчиняет себе, насилуя душу. Она гонит голодного студента все вперед, все дальше и он, не владея собой, шагает но улицам самого фантастического города. Раскольникова легко приметить.
"Вы выходите из дому - еще держите голову прямо. С двадцати шагов вы уже ее опускаете, руки складываете назад. Вы смотрите и очевидно, ни перед собой, ни по бокам уже нечего не видите. Наконец, начинаете шевелить губами и разговаривать сами с собой, при чем иногда вы освобождаете руку и декламируете, наконец, останавливаетесь среди дороги и надолго".
Вспомним приведенное выше описание дочери писателя своего отца блуждающего по улицам Петербурга. Оно почти совпадает с образом одиноко бродящего Раскольникова.
Этот образ мы должны представлять себе на фоне петербургских улиц. Достоевский дает нам подробное описание целого ряда маршрутов блужданий своего героя. Для портрета создается фон - городской пейзаж. Проследим один из этих маршрутов.
"Наконец, ему стало душно и тесно в этой желтой каморке, похожей на шкаф или на сундук. Взор и мысль просили простору. Он схватил шляпу и вышел... Путь же взял он по направлению к Васильевскому острову через В-й проспект".
Жил он, как выясняется из других текстов, в Столярном переулке у Кокушкина моста. Следовательно, он шел через Вознесенский проспект. Мысль все гонит Раскольникова вперед, все дальше и дальше к Невским просторам, к зелени островов. Она еще не царила в его сознании, а лишь подстерегала душу. "Он ведь знал, он предчувствовал, что она непременно "проснется" и уже ждал ее ...она была только мечтой, а теперь... теперь являлась вдруг не мечтой, а в новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это... Ему стукнуло в голову и потемнело в глазах. Он поспешно огляделся, он искал чего то. Ему хотелось сесть и он искал скамейку; проходил же он тогда по К-му бульвару" (стр. 47).
Новое указание маршрута: Раскольников остановился на Конногвардейском бульваре.
"Этот бульвар и всегда стоит пустынный, теперь же во втором часу и в такой зной никого почти не было. И однако же в стороне, в шагах пятнадцати" - Раскольников наблюдает жуткую сцену. После неудачного вмешательства, он продолжает путь. "Да пусть их переглотают друг друга живьем, мне то чего!" (стр. 51). Повернул было он к своему товарищу Разумихину, но передумал. Таким образом прошел он весь Васильевский остров, вышел на Малую Неву, перешел мост и поворотил на Острова.
Далее идет описание Островов.
"Иногда он останавливался перед какой нибудь изукрашенной в зелени дачей, смотрел в ограду, видел вдали на балконах и на террасах, разряженных женщин и бегающих в саду детей. Особенно занимали его цветы; он на них всего дольше смотрел. Встречались ему тоже пышные коляски, наездники и наездницы; он провожал их с любопытством глазами и забывал о них прежде чем они скрывались из глаз..." (стр. 55).
Раскольников искал здесь выхода из того города, в котором зародилась роковая мысль.
"Зелень и свежесть понравились сначала его усталым глазам, привыкшим к городской пыли, к известке, и к громадным, теснящим и давящим домам. Тут не было ни духоты, ни вони, ни распивочных". Вот в нескольких штрихах Петербург Раскольникова. Об этом подробнее ниже.
"Он пошел домой, но дойдя до Петровского острова, остановился в полном изнеможении, сошел с дороги, вошел в кусты, пал на траву и в ту же минуту заснул" (стр. 55).
Страшный сон приснился Раскольникову - сон об истязаний клячи. Произошла какая то подпольная работа души.
"Он встал на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь тому, что зашел сюда, и пошел на Т-в мост" (Тучков мост).
"Он почувствовал, что уже сбросил с себя это ужасное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно! "Господи", молвил он, - покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой... мечты моей!" Проходя через мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий закат яркого, красного солнца. Свобода! Свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, обаяния, от навождения!" (стр. 62).
Впоследствии он вспоминал это время "минуту за минутой, пункт за пунктом, черту за чертой".
И Достоевский прослеживает все это с той же тщательностью. Излагая со всей точностью маршрут своего героя, он отмечает его характерную особенность: Раскольников делает неожиданные крюки. Так было и в этот раз. Усталый, измученный, он, делая явно ненужный крюк, возвращается домой через Сенную.
Здесь, у самого К-ного переулка (Конного, теперь продолжение Демидова), он услышал разговор, решивший его судьбу. Он узнал, что на следующий день в семь часов процентщица остается одна.
На Сенной Раскольников вновь попадает во власть этих чар, колдовства, навождения "своей мечты". Непонятная сила повлекла его на Сенную.
"До его квартиры оставалось всего несколько шагов. Он вошел к себе, как приговоренный к смерти" (стр. 64).
Путь окончен.
Перед нами прошел ряд образов Петербурга, едва отмеченных, но тщательно перечисленных. Петербург выступает как фон, на котором резко выделяется, похожая на тень, фигура Раскольникова, одержимого одной мыслью. Мысль чуждая его духу, какое-то дьявольское навождение, рожденное "умышленным городом", проникшая в душу его из зараженного воздуха Петербурга. Душа находится в великом борении. Мысль побеждает.
* * *
Интересно при описании маршрута отметить характерную особенность Достоевского. Он постоянно измеряет, числит, стремится создать точную раму для действия. Его герои, выступающие из петербургских туманов, нуждаются в этом конкретном плане, в нем они обретают связь с реальной, устойчивой обстановкой.
Этой же страстью к измерению наделяет Достоевский и Раскольникова: "Итти ему было немного, он даже знал, сколько шагов от его дома: ровно семьсот тридцать". Мы постоянно встречаемся с подобного рода указаниями. Эта особенность - отмерять расстояния, отмечать на-лево, на-право и т. д., дает нам полную возможность прослеживать пути его героев.
Но может быть этот прием Достоевского является только особенностью его стиля и не следует искать чего-либо иного за всеми подобными указаниями? Может быть, если мы допустим, что за ними кроются какие-нибудь реальные образы города, то впадем только в заблуждение? Не разрушим ли мы этим самодовлеемость художественного произведения и не вступим ли на ложный путь, который приведет нас в тупик? К счастью в настоящее время мы располагаем свидетельством А. Г. Достоевской, подтверждающей правильность гипотезы о связи образов романа с вполне определенными местами города.
Раскольников стремится отделаться от похищенных при убийстве вещей. Он долго бродит по набережной канала, потом решается итти к Неве, на Острова.
"Но и на Острова ему не суждено было попасть, а случилось другое: выходя с В-го (Вознесенского) проспекта на площадь, он вдруг увидал налево вход во двор, обставленный совершенно глухими стенами. Справа, тотчас же по входе в ворота, далеко во двор тянулась глухая набеленная стена соседнего четырехэтажного дома. Слева параллельно глухой стене и тоже сейчас от ворот, шел деревянный забор, шагов на двадцать в глубь двора, и потом уже делал перелом влево. Это было глухое отгороженное место, где лежали какие то материалы. Далее в углублении двора, выглядывал из-за забора угол низкого, закопченого, каменного сарая, очевидно часть какой-нибудь мастерской. Тут верно было какое то заведение, каретное или слесарное, или что-нибудь в этом роде; везде, почти от самых ворот, чернело много угольной пыли. "Вот бы куда подбросить и уйти!" вздумалось ему вдруг. Не замечая никого во дворе, он прошмыгнул в ворота и как раз увидал, сейчас же близ ворот, проложенный у забора жолоб (какой часто устраивается в таких домах, где много фабричных, артельных, извозчиков и проч.), а над жолобом, тут же на заборе, надписана была мелом, всегдашняя в таких случаях, острота: "Сдесь становитца воз прещено". Стало быть, уж и тем хорошо, что никакого подозрения, что зашел и остановился. "Тут все так разом и сбросить где-нибудь в кучу и уйти!" (стр. 108).