К. тем временем вернулся из магазина, наполнил миску собаке, нарезал фрукты на кухне и принес в комнату на большом подносе вместе с другой снедью.
С. берется за соломку.
— Попробуй, — говорит он. — Кристаллики соли интересно перекатываются на языке.
Пробую. Соль очень приятная на вкус. Не выразить словами. Она плавно растворяется в слюне и впитывается в стенки. Все это очень ощутимо. Аж скулы сводит.
Но гораздо интереснее просто грызть соломку. Надкусывать, чувствовать, как палочка крошится во рту, как крошки острыми краями царапают язык, щеки. Как медленно теряют они свою твердость.
Говорю об этом С., но его, видимо, больше занимают крупицы соли. И здесь разделение — он по другую сторону.
С яблоком происходит та же метаморфоза. Оно сочное, брызжущее сладковатым соком на стенки ротовой полости. Надкусывать, пережевывать его доставляет удовольствие, граничащее с экстазом.
— Вот-вот, ребятки. О чем я и говорю. Сейчас кислота разъест вам все мозги.
Хм, странно. Разъест мозги… Белая розетка. Фруктовый коктейль. Апельсиновый сок. Тесты Кизи.
«Барака» завершается сценой наскальной живописи, показанной в начале фильма. Замечаю:
— Похоже, режиссер снял еще один с Койяанискаци». Понял это и решил разбавить другими кадрами.
У Пушкина проявляется лицо. К. работает с вдохновением, периодически высовывая язык.
Половина шестого. За окном медленно светлеет небо. Скоро оно станет бирюзовым, приятный во всех отношениях цвет.
К. отвлекается от бюста и присаживается скручивать самокрутку.
— Это твоя девушка тебя провожала? Ну, когда мы подъехали, — спрашивает он.
— Да, это она.
К чему этот вопрос?
Шельма наелась и снова запрыгнула на диван, улеглась рядом с рукой, посмотрела укоряющим взглядом и вновь принялась за руку.
По кругу курим косяк. Какой он за сегодняшнюю ночь?
С. ставит видео «Jefferson Airplane» 1968 года Группа выступает на крыше здания. Судя по архитектуре, людям и такси — где-то в Нью-Йорке. Но что-то не так. Музыка чудо как хороша. Напоминает современный desert rock. Да даже круче! Нет, определенно здесь что-то не то.
— Смотри, как снято, — говорю. — Какие современные движения камерой!
Жду реакции, но, кажется, этого больше никто не замечает.
— У них и Бонэм на барабанах. Может, это сборное выступление. Или он заменил заболевшего барабанщика.
— Может, — только и отвечает С.
Смотрю на него, он полностью ушел в видео. Сидит прямо напротив монитора, подобрав под себя ноги.
Ну-ка ну-ка. Люди на видео будто вырезаны и вклеены. Они выходят на зрителя из экрана. Фон приклеен к стене, а музыканты — наоборот, свободно перемещаются в пространстве.
Вот и Полански за спинами музыкантов прошел. Так снято, будто мимоходом задет объективом камеры. А на самом деле вырезан и вклеен.
— Точно! Это современное видео, стилизованное под шестидесятые. Со всеми атрибутами того времени. Вон и Полански там. А музыка выдает — она с современным драйвом.
С. пожимает плечами.
Видео заканчивается.
— Ну надо же, — говорю.
Встаю, начинаю ходить по комнате.
— Видел там Поланского? Как круто сделали, а я уже было поверил. И Бонем за установкой. Типа, кто знает, тот поймет. Тонкий намек для своих. А ведь это всего за год до убийства Шэрон Тэйт Мэнсоном.
Перекрываю словесный фонтан. Останавливаюсь посреди комнаты, раскидываю руки и говорю:
— Вот скажи мне, как в таком состоянии можно кого-то убить?
Но стоило этой мысли прозвучать, идея убийства больше не кажется такой абсурдной. Внезапно возникает желание схватить нож и кого-нибудь зарезать. Но не от ненависти, скорее от любви. Нет, не так. От неодолимого желания показать этот мир своими глазами, но полного поражения в такой попытке.
Иду в туалет.
Здесь хорошо, уютно. Мягкая подсветка идет снизу, откуда-то из-за унитаза. Тростник на красных стенах. Застекленные трубы коммуникаций. Иероглиф.
Выхожу.
Верхний карман сумки, с которой пришел, открыт.
Вспоминаю, что доставал оттуда салфетку с кусочками сахара.
А ключи? Ключи же все время были здесь, в коридоре, в зеленой куртке «Adidas Original».
Растяпа! Бросаюсь к куртке, ощупываю карманы. Ключи на месте. Достаю. Стальной отблеск. Но ведь с них могли сделать оттиск, пока я сидел в комнате.
Так, спокойно. Главное сейчас — не выдать своих догадок. Надо как ни в чем не бывало вернуться в комнату, сесть и все хорошенько обдумать.
Так, а теперь думай. Ты сидел здесь, они пришли. Рыжий сразу не понравился. Глазки бегают. На что они живут? На музыку?
— С., на что те ребята живут? Рыжий, например.
С. медленно (слишком медленно!) поворачивается, лицо пунцовое. Что с ним? Боится чего-то?
— Ну, он сайт вот за ночь написал.
Неубедительно говорит. Врет? Или не знает просто?..
Так, хорошо. Потом они поднялись и пошли на выход.
Сколько они времени провели в коридоре, когда прощались? Достаточно, чтобы провернуть дело с ключами.
Надо спросить, куда они пошли. Ответ меня успокоит. Если они пошли писать музыку, то все ок. А если С. соврет, я сразу это замечу. Но тогда я раскрою их замысел. Они будут знать, что я знаю. Нет, так нельзя. Надо аккуратней.
Хорошо. Они сделали оттиски. Дальше что? Поехали ко мне домой! Там же никого, кроме сестры, а она совсем беспомощна. Они же наркоманы. Что Хантер Томпсон говорил? Можно повернуться спиной к человеку, но никогда к наркоману. Для них нет ничего святого, они ничем не побрезгают.
Чтобы хоть как-то унять дрожь, иду в ванную. Умываю лицо. Проходит К.
— Ну как, помогает? Меня обычно успокаивает.
Успокаивает? Значит, он знает что-то, что должно меня взволновать.
Вода действительно приятная, бархатная.
Возвращаюсь в комнату. Начинаю расхаживать по ней.
Замечаю, рядом с «Портретом Дориана Грея» нет пистолета.
К. отдал ствол этим двум наркоманам. Он выводил его из строя, чтобы те что-нибудь не выкинули. А сейчас они у меня дома с пистолетом и моей сестрой…
Высота потолка. К. спрашивал про высоту потолка. Они хотят проникнуть через окно. Конечно же! У них все спланировано. Там же везде камеры. Они заранее подготовились. А высота потолка им нужна, чтобы не ошибиться квартирами.
Надо срочно позвонить сестре. Половина седьмого. Дождусь семи и позвоню ей, разбужу на работу.
А вопросы о М., моей подруге? Они ее хотят похитить. Или изнасиловать? Изнасиловать. Боже, как я сразу не догадался. Они хотят ею обладать. Там терлись какие-то типы возле места, где меня подобрали. Стоп. Она ведь написала, как только дошла до дома. Но ведь ее могли заставить. Они хотят отобрать у меня все разом.
Все это шутовство с кислотой, амфетаминами и гашишем служит одной цели — одурманить меня. Отключить мозги, чтобы я не мог соображать.
Вот и С. сидит хмурый. Он точно знает правду, оттого и не смотрит мне в глаза.
— С., все в порядке?
— Да-да, все хорошо.
Не верю. Неужели и ты, Брут? Ты впутан в это дело. Ну конечно! Почему я только сейчас до этого дошел? Его заставили. Только он один знает, где я живу. Он знает все обо мне. Не доверяй никому. Ему ведь тоже нужны деньги. Он не работает, а мать, наверное, больше не присылает денег. Стоп! Он же недавно у меня просил тысячи две-три в долг. И ты, Брут!
Ладно К. Его еще можно понять, я ему никто. Но ты! Я тебе доверял, мы с тобой вместе в Сибири месяц отжили.
И Шельма. Она ведь так смотрела, будто хотела сказать: «Эх ты! Прошляпил ты свое счастье. Как тебя просто надуть». Говорят, собаки обладают особым чутьем на такие вещи. И лижет она руку неспроста.