— Оставьте нас бояре. Услышал уже, что донести вы хотели. Завтра, пред государем, и продолжите. Ступайте покудова.
Спокойный голос князя-кесаря имел значительный вес. Бояре потянулись на выход, обжигая меня злыми взглядами. Большинство пришедших драгун ушли за боярами. В помещении разом стало просторно. Не так уж и малы кабинеты.
— Сказывай, коль пришел, свою правду.
Прав Ромодановский — правда у всех своя. Изложил ему подробно, как на нас напали тати, и как потом, выяснив, откуда они пришли — вырезал всю разбойничью шайку и их пособников под корень. И мне плевать, какими титулами или верительными грамотами прикрывались эти нелюди. Как и безразлично, что встал с ними в один ряд. В душе опять всколыхнулся пепел, заставляя замирать сердце и сжимать зубы. Честно признался, что больше всего хочу прибить этих гадов еще раз. И еще раз, коли случай представиться.
Нет. Больше всего хочу, чтоб сегодняшнего дня совсем не было в моей жизни. Вот только третьего шанса все изменить — мне не выпадет. Лучше бы и второй не выпадал. Но об этом Ромодановскому уже не сказал.
Князь Федор, хоть меня и недолюбливал, выслушал, неторопливую исповедь, не перебивая. И вопросов у него не возникло, так как расписал все по минутам и лицам. Вопросы не по существу не считаются. Как мне объяснить ему, зачем мне это все надо и почему не отдал справедливость в руки Петра? Наверное, он еще верит в справедливость. А моя вера сгорела вместе со всем остальным.
На Петербург опустилась ночь. Что со мной делать князь так и не решил — тюрьмы в городе еще не имелось, разве что казематы Петропавловского форта. Отпускать меня тоже нельзя. Промежуточным решением стало оставить меня, под охраной, в помещении штат-коллегии.
Сидел всю ночь перед окном, смотрел, как затихает, а потом просыпается, в серых сумерках, незнакомый мне город, с которым так и не доведется познакомиться. По площади ходил народ, звенели далекие колокола на заутреню. Сегодня будет хмурый день. Жаль. Хотелось посмотреть на сверкающую Неву. Из окон большого зала приемов ее должно быть хорошо видно.
На разбирательство к государю меня повели только к обеду. Буду у Петра аперитивом.
Зал приемов добрал солидности, украсившись стягами и роскошествами. Осматривал новшества без интереса, просто констатируя факт. Народу в зале собралось немногим меньше, чем на свадьбу государя, только настроение у всех было прямо противоположное тем дням. Вершиной, задающей настроение в зале, служил сам Петр, находящейся в крайней степени бешенства. Меня ввели в зал по окончанию предварительных разборов, но, судя по тому, как монарх выдавил сквозь зубы вопрос, что я хочу сказать в свое оправдание — князь-кесарь донес до него и мою правду.
— Мне не в чем оправдываться. Все поведал, как было, не утаив. Коли считаешь виновным, что разбой присек — быть посему. Не прошу ни о прощении, ни о милости. Моя душа, государь, со вчера умерла.
Это короткое, последнее, слово вызвало вначале тишину, которая немедленно взорвалась криками. Слух поплыл, сливая брань и оскорбления в монотонный шум. Вокруг тужились, раскрывая рты, люди, а мой взгляд скользил поверх их голов. Вспомнились стихи Тэм:
Мой бой окончен, близится конец Из рук Судьбы я принимаю чашу Услышь меня, всевидящий Творец! Один ты, Боже, знаешь, как мне страшно. Кипящий гнев взбесившейся толпы Безликое, бушующее море Бессмертие не терпит суеты В обряде очищения позором.Петр остановился прямо передо мной, распаляя себя своим гневом. Сдвинулся немного влево, прикрываясь государем от стоящих за его спиной царицы с царевичем. Не хотелось бы их зацепить взрывной волной и разлетающимися поражающими элементами. Когда же меня, наконец, потрясут за грудки и отпустят из этого времени! Мне что, и это самому делать?!
Петр кричал о чем-то порушенном. Посмотрел в его глаза и взялся за верхнюю пуговицу кителя. Надоело мне все.
Видимо государь увидел нечто в моем взгляде, что охладило его истерику. Он, крайне не вовремя, отвернулся, и широким шагом отошел в сторону, оставляя меня посреди зала, напротив Алексея, глядящего на меня с неприязнью. Длинные ноги Петра, в несколько шагов вынесли его из зоны гарантированного поражения. Пуговицу пришлось отпустить. Усмехнулся грустно — даже уйти вовремя не могу. Жизнь, это череда ошибок и опозданий, а понимаешь это, только ступив на грань.
Шум в зале затихал, подчиняясь смене настроения государя. Монарх занял символ своего величия, развалившись на нем и постукивая пальцами по подлокотнику.
— В каземат форта его бросьте! С него еще будет спрос. Сам спрошу!