Петербургская поэма. Избранные стихотворения

Безадресное

Мир однозначно сошел с ума,
Как сходит с рельсов старый трамвай.
Ну что, старик, скорей наливай,
Пока не поехала крыша сама.

Водка? Шампанское? Ной, не ной,
Пей-ка лучше под звон цикад.
Видишь, с фото глядит депутат,
Словно радуга, весь цветной.

Если радость на них одна,
Значит, проклятье будет одно.
Кто ж опускается на самое дно,
Тот воистину пьет до дна!

Монолог сумасшедшего

Не дай мне Бог сойти с ума!..

А.Пушкин

Не дай мне Бог…
…Сошел с ума,
плывут вокруг, как стены, лица,
дорога дальняя пылится,
пуста дорожная сума.

О, лиц летящих листопад,
глаза краснее спелой клюквы,
и щелкают стальные клювы,
и губы шепчут невпопад:

„Не дай мне Бог…“
Но Бог даёт
лишь только шанс.
О, правый Боже,
прости меня.
Мороз по коже:
мне кошка лапу подаёт,

поскольку кошка —
это Бог,
как полагали египтяне.
Но если Бог во мне, то я не
знаю, кто я.
Колобок?!

…Но любовь

Облаков очумелых движенье,
И деревьев кипящая просинь.
Что ж, ушло от меня наважденье,
Словно лето, ушедшее в осень.

Улеглись, как продукты в кошелке,
Бушевавшие дни и недели.
Были птицы на импортном шелке,
Да и те далеко улетели.

Как непрочно шитье привозное,
Как житье это стало докукой.
В этом мертвом немыслимом зное
Всё опутано сплином иль скукой.

Убежать бы куда от разброда
Смутных мыслей, неясного знанья.
Но любовь – это чувство ухода,
Скорбный путь, возвращенье сознанья.

За чашкой кофе (Перебирая чьи-то строки)

У кофе горький привкус был,

Я пил его глотками, жадно.
Как будто горечь беспощадно,
Я этот кофе жадно пил.

Но я привык, пожалуй, пить
Горчащий и горячий кофе…

…А в мыслях было:
„Так любить,
Чтоб замереть на полувздохе,
Чтоб замереть от немоты,
Поняв, что ты – косноязычен,
И что до ужаса привычен
Твой мир – с утра до темноты…“

А свет от лампы падал вниз
И расходился полукругом.
„Когда бы жизнь привычным кругом…“
„Мысль путешествует без виз…“
Причем здесь визы?
Но любовь…
Она вообще не знает правил.
„Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку…“
Вновь и вновь
Мне чьи-то строки лезли в душу:
„Поедем завтра на бега…“
„Ах, я молчанья не нарушу…“
„Ну, что Вы, граф, я Ваш слуга…“
Графья, жокеи, лорды, мэры,
Друзья и годы, и враги
Тревожили без всякой меры
Мои усталые мозги.

Но сквозь набат коварных строчек
Мучительно, издалека,
Вдруг понял я, что чувство хочет
Сказать свое наверняка.

„Когда строку диктует чувство…“
Но чувство диктовало вновь,
Что непонятное искусство —
Моя ненастная любовь.
В ней перепутаны все роли,
И маску не сорвать с лица,
И мыслей нет о худшей доле,
И нет счастливого конца…

…У кофе горький привкус был.
Но кофе выпит.
Что со мною?
Я всё забыл. Я всех забыл.
Давайте лучше про другое…

В архиве

Я зарываюсь в архивы,
В бумажный, желтеющий рай.
Дороги истории кривы,
Какую ни выбирай.

Лущится газетная строчка,
Тончает иной документ.
Какая же швейная строчка
Связала с моментом момент?

Какая лихая портниха
Все дни и века напролет,
Сшивала историю лихо,
Чтоб после отдать в переплет?!

А может, мы кончили дело,
В нежданный попав переплет?! —
Не то, чтобы это задело,
Не то, чтобы это пройдет,

Но только звучит шаловливо
Во мне незаконный мотив:
„Дороги истории – кривы,
Однако приводят в архив.

Истории толстая книга
Почиет в архивной глуши,
И только историк-расстрига
Здесь что-то найдет для души…“

Такая сложилась вот песня,
Поется на старый мотив.
А будет ли песня чудесней?
Об этом не знает архив…

Там, за оврагом…

Там, за оврагом,
город был в огнях —
он весь сиял, лучился жарким светом.
Я спутника поторопил с ответом,
и он сказал
с сомнением в очах:

– Но этот город…
Он – недостижим,
и только в снах порою к нам приходит…
– А что сейчас со мною происходит?
И почему, волнением томим,
гляжу на свет из здешней темноты —
на дальний свет, горящий за оврагом?..
Так я сказал.
А он сказал:
– Пора бы
тебе понять, чего же хочешь ты.