Развлечений было много, но нигде не слышно было беззаботного смеха, не видно было беспечной радости. Всех что-то сковывало. Публика чинно, даже как-то сумрачно прогуливалась по дорожкам. Несколько большее движение наблюдалось возле трактиров и палаток, над входом в которые виднелись надписи: «Париж», «Лондон», «Лиссабон». Но и здесь известные личности в голубых мундирах приводили в надлежащие формы каждое вольное движение.
Петербургские жители привыкли к тому, что им запрещалось все начиная от игр «под названием лото, фортунка и орлянка» и кончая распространением предосудительных толков о политических происшествиях.
Общее гулянье кончалось в одиннадцать часов вечера, но Гоголь не сразу возвращался домой. Стояли белые ночи, и улицы не пустели даже после полуночи.
«Ночей, как вам известно, здесь нет; все светло и ясно, как днем, только что нет солнца. Вот вам описание моего летнего дня; всячески стараюсь я лучше провести его, но все почти вспоминаю за каждым разом деревню. Воздуху здесь нет настояще деревенского; весны совсем нельзя заметить… все лето и весна продолжаются здесь только три месяца; остальными девятью месяцами управляют деспотически зима и осень».
«ЗАЧЕМ МАРАТЬ МОЕ ДОБРОЕ, ЕЩЕ НЕ ЗАПЯТНАННОЕ НИЧЕМ ИМЯ»
Этим летом, в свободное от служебных занятий время, Гоголь не только развлекался и гулял. Он продолжал трудиться над украинскими повестями. «Участие в журналах я давно оставил… — писал Гоголь матери. — Теперь я собираю материалы только и в тишине обдумываю свой обширный труд. Надеюсь, что вы по-прежнему, почтеннейшая маменька, не оставите иногда в часы досуга присылать все любопытные для меня известия, которые только удастся собрать».
В «Отечественных записках» Гоголь больше не печатался. Мнение об этом журнале изменил. Вначале, посылая его матери, весьма хвалил и с видимым удовольствием сообщал, что получает номера бесплатно. Далее тон меняется, восторги поостыли. И вслед за номером журнала летит предупреждение: «В этой книжке, и во всех последующих вы не встретите уже ни одной статьи моей». А когда Мария Ивановна не поверила этому, решив, что Никоша скромничает, и принялась ему приписывать разные разности, Гоголь рассердился: «Мне больно то, что вы сами, маменька, обо мне говорите худое… Вы мне приписываете те сочинения, которых бы я никогда не признал своими ни за какие деньги. Зачем марать мое доброе, еще не запятнанное ничем имя? Если вы так мало знаете меня, что нашли в этих сочинениях мой дух, мой образ мыслей, то вы слишком худого мнения обо мне».
Свиньин набивал свой журнал чем попало — лишь бы набить. И было совсем нелестно прослыть автором пошлых, бездарных поделок.
Гоголь решил распрощаться со Свиньиным. А печататься хотелось. В голове бродили новые замыслы. Тут пришлось поразмыслить.
В то время петербургскую журналистику прибрали к рукам два «грача-разбойника» — как называл их Пушкин — Булгарин и Греч.
Жизнь Фаддея Булгарина до того знаменательного часа, как заделался он российским журналистом, изобиловала происшествиями, о которых по понятным причинам предпочитал он умалчивать.
Булгарин воспитывался в Петербургском сухопутном кадетском корпусе. В 1806–1807 годах участвовал в кампании против Наполеона. Переменил три полка. За худое поведение был уволен от службы. Случилось это в Ревеле. Оставшись без денег, недавний корнет не нашел ничего лучшего, как заняться попрошайничеством. С протянутой рукой выходил на городской бульвар и в стихотворной форме просил милостыню у прохожих. Тогда задумал он переметнуться к Наполеону. Что и осуществил. В 1814 году Булгарина взяли в плен союзники России — пруссаки. После окончания войны и обмена пленными очутился он в Варшаве, а оттуда как ни в чем не бывало явился в Петербург.