Ночью, прижавшись к горячему маминому боку, долго не мог заснуть, перебирая воспоминания далёкого детства.
Последние три года папа «гудел» практически каждые выходные. Обычно, они проходили достаточно спокойно. До того, как я выучился читать, мне мастерили всяческие деревянные игрушки, учили играть в шашки, лото и простую карточную игру – «пьяницу». Когда же выучился грамоте, и после традиционных русских народных сказок, принёс из библиотеки «Винни Пуха», отец посчитал меня достаточно взрослым. Так как трезвый он обычно ходил с мрачным видом, не обращая на потомка внимания, то воспитанием сына он занимался «под мухой», то есть в разной степени алкогольного опьянения.
Теперь мы играли в шахматы и карты, осваивая «дурака» и «шубу с клином». «Вини Пуха» забраковали, посоветовав «Страну дремучих трав» и «Приключение Шерлока Холмса». Первая мне не зашла, вторую сначала бросил, споткнувшись на «Пляшущих человечках». Папе такой подход пришёлся не по душе. Теперь он заставлял меня пересказывать каждый рассказ. А за ошибки и неточности награждал подзатыльником. Такой метод дал быстрый эффект: три первых тома из собрания сочинений Конан Дойля были прочитаны мной за три месяца. В дальнейшим я втянулся, пристрастившись к чтению. Родитель, оставшись довольным, пустил процесс на самотёк. Не забывая, однако, регулярно пополнять домашнюю библиотеку. В то время, в приложение к журналу «Огонёк» можно было выписывать книги целыми собраниями сочинений: Пушкин, Н. Островский, Макаренко, Брет-Гарт, Стивенсон, Гоголь и другие. Позже, получив их по наследству, я хранил потрёпанные тома до конца жизни.
Но, бывали дни, когда отец напивался до чёртиков, натурально ловя белочку. Он, просто забывал, что у него есть жена и сын, запирая дверь на крючок. Идти к родителям матери было стыдно, и мы ночевали в летней кухне (летом), или в бане (зимой). Иногда, если мама успевала открыть форточку, я залезал в окно, и мы попадали домой.
Дошёл батя до такой жизни не сразу. Первые проблемы начались у него в раннем детстве, когда репрессировали отца. В семье бывшего командира Красной Армии сразу же начались проблемы. Повезло, что с женой они не были зарегистрированы официально. Она, бросив квартиру в Томске со всем содержимым, сбежала в Новосибирск к свекрови. Что делали в сибирской столице с членами семей лиц категории «десять лет без права переписки» - на ночь лучше не рассказывать. Свекровь приняла невестку и внука благожелательно. Чистокровная полька, закончившая в Вильно царскую гимназию, она происходила из пусть и обедневшего, но старинного шляхетского рода. Из-за происхождения и гордости, знавшая четыре иностранных языка, работала простой стрелочницей на железной дороге. Её муж, мастер в механических мастерских, член партии большевиков с тысяча девятьсот двадцать четвёртого года, умер десять лет назад, оставив ей в наследство небольшой домик в рабочим посёлке, недалеко от Новосибирска.
Всё бы ничего, но после ареста сына Ангелина Владиславовна озлобилась на власть, позволив себе неосторожные слова в адрес партии и лично товарища Сталина. Длинный язык ожидаемо довёл её до цугундера. В конце тысяча девятьсот сорок первого года, на её месте работы произошло чп: на второстепенной ветке, товарняк, гружённый лесом, сошёл с рельсов. Острую на язык женщину ожидаемо сделали «стрелочницей». Так сказать, строго по профессии. Получив двадцать лет, домой она так и не вернулась.
Как у отца прошло его военное детство, он рассказывал мало. Вроде не так и плохо. По его словам, играли в войну, ходили в школу, где писали перьевыми ручками. Хотя, лично меня всегда удивляло, что с таким именем как «Людвиг», он не подвергался насмешкам от одноклассников. И это, во время войны с немцами? Над моим отчеством «Людвигович» подсмеивались даже в семидесятые! А у него имя! Нет, говорил, проблем не было. Или, недоговаривал?