Кроме Щепкиной-Куперник, еще один человек не побоялся оказать поддержку ставшей неугодной гражданке, от которой в страхе отвернулись все многочисленные друзья, часто бывавшие на ужинах в этом доме и приводившие сюда, в детскую группу, своих малышей. Этим человеком был давний поклонник Людмилы — Михаил Зощенко, примчавшийся на Кирочную со свертком денег и обещавший писать. Эти-то невинные письма знаменитого литератора, найденные в архангельской ссылке у Людмилы, и станут главной уликой в сфабрикованном деле о ее несуществующей террористической деятельности. Ее ждут арест, разлука с Аленкой, удочеренной дядей, тюрьмы, лагеря, потеря здоровья.
Покинув этот дом на Кирочной, Людмила вернется в Петербург только спустя 17 лет и то с правом прописки только за городом. Долгожданная встреча с дочерью, мысли о которой стали единственной ниточкой, связывавшей Людмилу с жизнью, окажется холодной — выросшая в чужой семье 24-летняя девушка, вышедшая замуж за физика, попросит Людмилу не называться при посторонних ее матерью, ведь ни она, ни отец еще не реабилитированы. Работу пожилой и больной женщине найти было сложно, а на пенсию бывшая каторжница права не имела. Татьяна Львовна умерла. Вся надежда Миклашевской оставалась на старых друзей, дослужившихся до важных должностей. Например, на писателя Константина Федина, в молодости бывшего поклонником Людмилы, а ныне имевшего влияние как депутат Верховного Совета РСФСР.
Благодаря его поручительству, 58-летней Людмиле удалось добиться реабилитации для себя и для Изи. Единственная отрада, дочь Елена, умерла в возрасте 28 лет от тяжелой болезни, и остаток жизни слепнущая и больная старушка провела в крохотной комнате в коммуналке, избиваемая соседкой-алкоголичкой, зарабатывая гроши машинописью и до последнего дня описывая свои мытарства в мемуарах.
Литература
Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.
Весь Петроград. 1915 г.
Гордин Я. А. Историк и жизнь // Троцкий И.М. III-е Отделение при Николае I. Жизнь
Шервуда-Верного. Л., 1990.
Миклашевская Л. Повторение пройденного. СПб.: Журнал «Звезда», 2012.
Усадьба Державина
(1794 г.; наб. реки Фонтанки, 118)
«Маститый Державин для заседаний «Бесед любителей российского слова» отдал великолепную залу прекрасного дома своего на Фонтанке. В этой зале, ярко освещенной, как во храме бога света… зимой бывали вечерние собрания «Беседы». Члены вокруг столов занимали середину, там же расставлены были кресла для почетнейших гостей, а вдоль стен в три уступа хорошо устроены были седалища для прочих посетителей, по билетам впускаемых. Чтобы придать сим собраниям более блеску, прекрасный пол являлся в бальных нарядах, штатс-дамы в портретах, вельможи и генералы были в лентах и звездах, и все вообще в мундирах. Часть театральная, декорационная, была совершенство… Чтение обыкновенно продолжалось более трех часов и как содержанием, так и слогом статей отнюдь не отвечало наружному убранству великой храмины. Дамы и светские люди, которые ровно ничего не понимали, не показывали, а может быть, и не чувствовали скуки: они исполнены были мысли, что совершают великий патриотический подвиг, и делали сие с примерным самоотвержением. Горе было только тем, которые понимали и принуждены были беспрестанно удерживать зевоту»[21].
Набережная реки Фонтанки, 118.
Набережная реки Фонтанки, 118, со стороны сада в 1965 г.
Так литератор Филипп Вигель вспоминал блестящие вечера 1810-х годов в этой усадьбе, на которые отбывать светский долг приезжал к уже пожилому, 70-летнему поэту и государственному деятелю Гавриилу Державину высший свет петербургского общества.
Война с Наполеоном, подхлестнувшая чувство патриотизма, заставила знатных господ, говоривших исключительно по-французски, устыдиться, пусть иногда и притворно, своего слабого знания родного языка.