(1890 г., архитектор А.Ф. Красовский; В.О., 10-я линия, 33–35)
«30 ноября (1894 г.).
Чем ближе приближается день моего совершеннолетия — тем чаще приходится слышать разговоры о моем будущем…
Недавно был у нас дядя… купец… «Вы желаете учиться?» — спросил он меня… добродушным тоном. Я молчала, но мама тотчас рассказала за меня, что я ужасная дочь, и т. п. «Совершенно лишнее дело идти вам на курсы, — авторитетно согласился с ней дядя, — туда идут те, кто без средств, а вам на что?» Этого возражения я не ожидала, но если дядя как человек коммерческий переводил разговор на практическую почву, я решилась взять ему в тон: «С какой же стати мне жить весь век, сложа руки?»…Но дядя стоял на своем: «Если желаешь трудиться — набери ребятишек и учи их грамоте… Замуж надо тебе, вот что…»…
Так он и уехал от нас…, очень сожалея о том, что у нас нет отца, который… не дал бы нам… забрать подобные опасные идеи в голову и выдал бы нас замуж за «хороших» людей…
В. О., 10-я линия, 33–35
13 января (1895 г.).
В семейном кругу вновь заговорили о курсах. Мама не только не дает позволения, но… старается восстановить родных против меня… слезами, притворством, отчаянием, любовью ко мне, дальностью расстояния, etc. …Видя, что я отказываюсь от папирос, предложенных дядей, меня… не без колкости спросили: «А как же будешь там-то, на курсах? Ведь все курсистки курят»… Говорили со мной мало и пренебрежительно… Вижу, что без борьбы не выйду я из моего болота. Предрассудки — такая глухая стена, которую необходимо не разбирать, а ломать силою, чтобы скорее увидеть свет…
С.-Петербург, 22 августа.
…В Петербург… мы приехали вчера утром… Я поехала в Исаакиевский собор; что-то подсказывало мне: поезжай сначала туда, иначе ничего не выйдет. Я быстро вошла в собор, упала на колени в темном углу и пробормотала горячую, бессвязную молитву; потом бросилась на первую попавшуюся конку… С непривычки мне было очень неловко пересаживаться с одной конки на другую; наконец… с помощью какого-то доброго человека, я пошла на 10-ю линию, д. № 33, (где располагались) Высшие женские курсы… Два швейцара в ливреях стояли у крыльца. Я поднялась по каменной лестнице в большую прихожую. В доме шла переделка; всюду виднелись столы, вещи, вынесенные из других комнат, стояли ведра с краской и валялись кисти.
Я спросила, можно ли видеть директора… «А, это вы! Знаете, у нас из-за вас возникло целое дело!» Я с недоумением посмотрела на него. «Дело в том, что вы были приняты». — «Позвольте, как же это?… Я получила бумагу с отказом». — «Вот именно. А между тем вы были приняты… но мы получили письмо от вашей матери: она… написала… что… вследствие разных домашних обстоятельств, запрещает вам поступать на курсы. Тогда мы выслали вам бумаги с отказом». Я слушала молча… мне нужно было сохранить приличное спокойствие…
24 августа, вечером.
Я принята! О, наконец-то я добралась до пристани. Курсы для меня — пристань, с которой я отправлюсь «в плаванье по волнам моря житейского»…
Попечитель был занят… Я ждала у стены в гостиной… «А, это вы? Пожалуйте сюда, — проговорил он… — вот… можете передать директору». Я… развернула бумагу, там было написано: «Г-ну директору Высших Женских Курсов. С согласия его сиятельства, господина министра, разрешаю принять в число слушательниц с размещением в интернате»…
Он подал мне руку: «Теперь, когда вы приняты, вы должны поддерживать репутацию курсов». — «Я буду подчиняться всем правилам, ваше превосходительство». - …Политикой не занимайтесь и… ведите себя так, чтобы не уронить достоинства курсов»…
Интернат Высших Женских Курсов, 8 сентября.
…Днем был молебен… Мы все подходили к кресту мимо директора и попечителя.
Я стояла одна в этой шумной толпе…
На другой день начались лекции…
…За полчаса до начала аудитория уже переполнилась народом: всюду, где только можно было встать и сесть, даже на кафедре, так что (любимый профессор слушательниц Греве) вошел, с трудом пробираясь… И первая же лекция показала мне мое круглое невежество…»[4].
Парадные двери именно этого здания в конце XIX века манили юных девушек со всей России, мечтавших получить образование и независимость. За ними ждал их ранее недоступный, «мужской» мир науки, истории, философии, который решительным барышням открывали Менделеев, Сеченов, Введенский, Сперанский.
Большинство профессоров работали безвозмездно, понимая важность высшего образования для женщин и видя, что студентки пришли сюда не из скуки или моды, а из сильного стремления к знаниям.