Возбуждая заочно процесс против Долгорукова, русское правительство не обольщало себя возможными результатами: самая медлительность, с которой оно действовало, показывает, что оно отлично понимало всю бесцельность такого рода приемов в отношении европейского общественного мнения. Поэтому одновременно приступлено было к борьбе иными путями. Началось форменное «избиение камнями» опального изгнанника[60].
29 апреля 1860 года, через месяц после появления книги, в «Courrier du Dimanche» была напечатана под псевдонимом А. Michensky[61] критическая заметка о ней, где, к слову, без прямого упоминания имени Долгорукова, извлекался из забвения эпизод с шантажной запиской, которую получил в 1856 году князь М. С. Воронцов с предложением уплатить князю П. В. Долгорукову 50000 руб., если он хочет внесения в его «Родословную книгу» поправок, желательных для семьи Воронцовых. Долгоруков попался на удочку: 6 мая он послал резкое письмо в газету, в котором прозрачно обвинял самого Воронцова в подлоге шантажного письма. Этого только и ждали. Сын фельдмаршала, князь С. М. Воронцов, немедленно привлек его к суду по обвинению в оскорблении памяти своего покойного отца. В суде первой инстанции Сенского департамента дело началось слушанием в декабре 1861 года. Пущены были в ход все возможные пружины. Ближайшие родственники Долгорукова — графиня А. С. Панина, муж ее дочери князь Н. П. Мещерский — «в угоду петербургским влиятельным лицам» сообщили письменно компрометировавшие его показания; его приятельница, баронесса А. И. Боде, передала обвинению конфиденциальные письма Долгорукова, писанные за 6 лет перед тем; разыскали в Петербурге хозяина типографии, которого Долгоруков обманул при расчете, и в Одессе — врача-еврея, которому он нанес недостойное оскорбление. Использовали и подозрения, существовавшие относительно авторства анонимных писем, которые явились косвенной причиной гибели Пушкина[62]. В Москве против Долгорукова действовал агент Воронцова, друг Пушкина Соболевский, деятельно собиравший против него материал и обрабатывавший, впрочем, без особенного успеха, общественное мнение Москвы. Собственная жена князя Долгорукова, с которой у него уже давно сложились враждебные отношения, кричала о своих мемуарах, в которых участие ее мужа в составлении анонимных писем должно было быть вскрыто полностью. Дело живо интересовало петербургское правительство: если верить Долгорукову, «оно обошлось ему недешево». Наконец, есть поводы думать, что через посредство министра юстиции Морни, женатого на племяннице княгини М. В. Воронцовой, было оказано непосредственное давление на суд. Как бы то ни было, но Долгоруков проиграл процесс во всех инстанциях (3 января 1861 года — в трибунале Сенского департамента, 16 мая — в апелляционном суде). Экспертиза установила принадлежность шантажной записки Долгорукову, обвинительный приговор признал его диффаматором и автором этой записки, и он был приговорен к уплате судебных издержек и к опубликованию на свой счет приговора в газетах[63].
Осуждение ненавистного публициста было встречено ликованием всей высокопоставленной русской колонии в Париже. «До нас доходят крики радости аристократической сволочи, живущей в Париже, — писал Герцен в «Колоколе», — о том, что, натянувши всевозможные влияния, им удалось получить какое-то бессмысленное осуждение Долгорукова»[64].
За ходом процесса с лихорадочным вниманием следили и в России, и впечатление, им произведенное, было именно таким, какого желало русское правительство. В глазах большинства Долгоруков после «опозорившего его приговора» — «нравственно погиб», как писал Тургенев Герцену[65]. «Итак, доказано, — писал с иронией в своем дневнике сенатор Лебедев, — что князья Воронцовы — не древние Воронцовы и что древний Долгоруков нанимался сделать их древними. Стоило для этого таскаться в Париж и раскладывать на весь свет наши мелкие притязания и наши грубые мерзости»[66]. Впрочем, в оппозиционно настроенной к Петербургу Москве Соболевский нашел настроение, скорее благоприятное Долгорукову, с которым ему было нелегко бороться[67] И в самом Париже в его пользу постепенно совершалась реакция и раздавались голоса, что «приговор недоказанный и пристрастный»[68].
60
Выражение, употребленное гр. А. С. Паниной в письме, приводимом в брошюре: «Le prince Dolgoroukow contre le prince Worontzow», p. 97.
61
В брошюре «La vérité sur le procés du prince Dolgoroukow» псевдоним Мишенского вскрывается Долгоруковым: это Алексей Сомов, по его словам, «авантюрист и мошенник», «русский шпион в Париже», исполнявший «тайные функции» во французском Министерстве внутренних дел и на почте по перлюстрации писем на русском языке и по цензуре русских журналов и газет (стр. 89).
62
К какому бы решению мы ни пришли относительно виновности Долгорукова в смерти Пушкина, очень характерно для современного ему общества, что до 1861 года никто из его соотечественников не интересовался этим вопросом. С Долгоруковым поддерживали отношения наиболее видные представители русской интеллигенции, как Б. Н. Чичерин, И. С. Тургенев и др., товарищ Пушкина по лицею кн. А. М. Горчаков, русский посол в Париже гр. П. Д. Киселев и другие, и отшатнулись от него только после выхода в свет «Vérité sur la Russie», но и тогда мотивом для перерыва сношений послужили не слухи о его роли в гибели Пушкина, а осуждение за шантаж. Условия, при которых всплыло обвинение Долгорукова в составлении анонимок, отмечены были еще в 1874 г. в вышедшей анонимно в Лейпциге книге «Neue Bilder aus der Petersburger Gesellschaft, von einem Russen»: «То, что подозрение в этих гнусностях (составлении анонимных писем) открыто было высказано только через 20 лет после смерти Пушкина и к тому же в такое время, когда оба заподозренных (Долгоруков и Гагарин) жили в качестве политических изгнанников за границей, является обстоятельством, на которое нельзя не обратить внимания» (стр. 189).
63
Литературу о процессе Воронцова — Долгорукова см. у М. К. Лемке в «Былом», 1907 г., март, стр. 173, и у Модзалевского (в сборнике «Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина», стр. 18). См. также А. Любавский: «Русские уголовные процессы». СПБ, 1867, стр. 108–125, и собственные журналы Долгорукова. С французской экспертизой совпадают результаты и произведенной русской экспертизы (см. П. Е. Щеголев «Дуэль и смерть Пушкина», 3-е изд.).
65
Полн. собр. соч. Герцена, т. XV, стр. 51–52. Толстой и Тургенев. Переписка, под ред. А. Е. Грузинского и М. А. Цявловского. М., 1928, стр. 56. Воспоминания Б. Н. Чичерина, Путешествие за границу. М., 1932, стр. 125. Ср. письмо И. С. Тургенева в «Петербургских Ведомостях», 1868, № 186. Нынешнее состояние России и заграничные русские писатели. Глава I, Берлин, 1862, стр. 14.
66
Рус. Архив, 1911, № 2, стр. 234. Ср. позднейший отзыв Н. А. Белоголового (Воспоминания. М., 1898, стр. 126).
67
Le prince Dolgoroukow contre le prince Worontzow, p. 184. Письмо Соболевского в подлиннике напечатано Модзалевским в сборнике «Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина».